мужу, угнездила бедра между его коротких ручек, обняла за шею, положила подбородок ему на лысину и сладко выдохнула:

— Ты приехал!

— Примчался, как только смог, — пробубнил Педик, зарывшись носом в Ксюхину грудь.

— А эту гоп-компанию зачем притащил? — отстранившись, спросила она. — Этих гоблинов ладно, — Ксюха повела подбородков в сторону автоматчиков. — А адвокатов зачем? — она смерила недовольным взглядом очкастых интеллигентов. — Ты же знаешь, я их не выношу.

— Как зачем? На всякий пожарный. Я ж не знаю, что именно вы тут с подружками натворили! Ты не звонишь, на мои звонки тоже не отвечаешь. Тут я еще узнаю, что на турбазу милицейский наряд вызвали. Ну, блин, думаю, мои подружки-веселушки что-то опять отчебучили.

— А чего мы можем отчебучить?

— Когда вы втроем собираетесь, от вас всего можно ожидать! — возмущенно воскликнул Паша. Потом, окинув проницательным взором наши честные лица, сменил гнев на милость и добродушно спросил. — Кстати, а что тут произошло?

Мы переглянулись и хором ответили:

— Долго рассказывать.

А чтобы он больше ни о чем не спрашивал, Ксюша закрыла его рот смачным поцелуем. Минут пять они страстно лобзались, причем Пашка все это время стоял, как балерун, на носочках, а его благоверная замерла в позе болотного журавля. Оторвались они друг от друга лишь тогда, когда Ксюшины джинсы, шурша и бряцая заклепками, сползли с бедер и бухнулись у ее посиневших от холода ног.

А ноги у нее и в правду были «иксом».