но частное лицо… – Виллем напомнил себе, что надо позвонить Маленькому Джону и Полине:

– Они круглые сироты, а я их прямой кузен, самый близкий родственник. Было бы у меня больше времени, я бы съездил в Британию, но так тоже хорошо…

Густи прикурила от свечи, он пожурил себя за нерасторопность:

– Я тебе не привез цветов… – Виллем откашлялся, – я не знал, что ты здесь. Но в холмах они еще не отцвели. Помнишь, я тебе показывал лесные цветы, когда мы были детьми… – Густи не помнила:

– Неважно, надо продержаться день в его компании, и можно ехать в Лондон. Он очень скучный юноша… – за обедом Густи скрывала зевоту:

– Вдруг тетя Марта отправила меня сюда именно из-за Виллема, – поняла девушка, – он говорил, что знаком с премьер-министром Лумумбой. Маргарита лечит детей всего правительства. Может быть, они знают что-то важное для Британии… – Густи нарочито бодро сказала:

– Ничего страшного, кузен. В конце концов, не в цветах дело… – она замолчала. Виллем посмотрел в темное окно столовой:

– Можем завтра устроить пикник, – он заставил голос звучать спокойно, – в долине, где растут розы. Девочки вернутся из школы, соберемся и поедем… – мягкие пальцы мимолетно коснулись татуировки, на его руке:

– Я была бы очень рада, Виллем, – отозвалась Густи, – очень.

В поселке никто не знал, откуда в глубине лесистых холмов появились остатки старинного сада. Каждую весну на спутанных кустах распускалось несколько пышных цветков. Бордовые и кремовые розы благоухали, прячась среди колючек. В закрытой лощине даже осенью стоял теплый воздух. Попасть сюда можно было только по растрескавшимся, поросшим мхом осколкам каменных ступенек, хватаясь за корни сосен. Сверху долина выглядела совсем заброшенной. Среди кустов журчал обложенный позеленевшим мрамором родничок.

– Дамасские розы… – Виллем потрогал слегка увядшие лепестки, – мы с Жюлем мальчишками нашли здесь серебряную монету с арабской вязью… – бабушка Жюля, помнившая шахтерские предания, безжалостно выкинула вещицу в колодец:

– Ничего нельзя оттуда брать, – старуха поджала губы, – место проклято со времен незапамятных… – Виллем тогда поинтересовался:

– Откуда там сад? И мы видели куски фундамента… – женщина покачала седоволосой головой:

– Если девушка получит оттуда цветок, у нее никогда не будет счастья. Она умрет молодой, словно Роза… – как не добивались парни ответа, но женщина не объяснила им, кто такая Роза:

– Но это не могла быть тетя Роза, – подумал сейчас Виллем, – речь шла о старых временах… – он хотел сорвать цветок для Густи, но передумал:

– Мало ли что. Ерунда, дядя Эмиль бы меня поднял на смех, но я верю шахтерам… – с холма доносился девичий смех. Виллем оставил снятую внаем в брюссельском аэропорту машину рядом с поворотом деревенской дороги:

– Дальше транспорт не пойдет, – подмигнул он Тикве и девчонкам, – припасы понесем сами… – день выдался почти жарким. На деревьях только начали золотиться листья, под ногами хрустели шишки и лесная труха. По дороге они миновали еще один родник, в каменном ложе. Тиква остановилась:

– Дядя Эмиль этим путем вел тетю Розу в Мон-Сен-Мартен, когда он подорвал нацистский поезд, чтобы ее спасти… – двойняшки закивали:

– Ее, и еще две сотни человек. Там теперь стоит памятный знак, папа нас возил на то место… – Виллем подумал о будущем мемориале в поселке:

– Надо найти хорошего архитектора, то есть он уже есть… – дедушка Теодор, правда, написал, что он не скульптор:

– Но в Америке у меня много знакомых. Присылай мне идеи, мы что-нибудь придумаем… – утром, за холостяцким, как весело сказал Гольдберг, завтраком, Виллем прочел письмо из Израиля, от дяди Авраама:

– Той неделей пришло… – Эмиль захрустел тостом, – я знал, что ты приезжаешь, поэтому не стал тебе пересылать конверт… – комиссия при Яд-ва-Шеме приняла к рассмотрению дело, как говорилось в письме, праведников из Мон-Сен-Мартена. Виллем покрутил головой:

– Дедушка, бабушка и весь поселок. Но как же вы, дядя Эмиль… – вытерев губы салфеткой, Гольдберг заметил:

– Я еврей, милый мой. Евреям такая награда не полагается… – он подвинул юноше банку джема:

– Лада варила с девчонками. Малина этим годом вышла отменная… – оставив Ладу и девочек раскладывать припасы для пикника, Виллем помог Густи спуститься в лощину:

– Здесь тоже малина растет, – вспомнил он, – как на развалинах охотничьего дома де ла Марков. Но я не слышал, чтобы ее отсюда приносили… – над верхней губой девушки блестели капельки пота, она вытерла лоб:

– Осень, кажется, будет теплой. Но с вашей африканской жарой, не сравнить… – пробормотав: «Это верно», Виллем отвел глаза от длинных ног в синих джинсах. Сняв кашемировый кардиган, Густи завязала его вокруг пояса брюк. Шелковая рубашка открывала начало белой шеи. Католический крестик заблестел на солнце. Виллем сглотнул:

– Розы здесь такие, как в замке. В Мон-Сен-Мартен их привезли мои предки, крестоносцы… – перед глазами встали пожелтевшие страницы изданного в прошлом веке тома. Книга была любимым чтением Маргариты:

– Когда она сидела в подвале, она не расставалась с изданием, – подумал Виллем, – там собрали местные поверья и легенды… – он откашлялся:

– Говорят, что сад заложил сам Арденнский Вепрь, только непонятно зачем… – колючка розы оцарапала ему палец. Он невольно отдернул руку. Солнце ударило в глаза. Словно сквозь туман, Виллем услышал уверенный мужской голос:

– Он странно говорит, но я вроде бы все понимаю… – издалека заржала лошадь:

– Откуда лошадь, – успел удивиться Виллем, – на фермах их осталось мало, везде завели тракторы… – по каменным ступеням прошелестели легкие шаги. Незнакомец сказал:

– Твое убежище, милая. Я велел высадить здесь розы из замка… – женщина, таким же странным говором, отозвалась:

– Но если меня найдут, Гийом… – лязгнул металл, он усмехнулся:

– Не найдут. Никто не сунется в логово Арденнского вепря, Роза.

На подоконнике грубого камня рассыпались бархатистые лепестки бордового цветка. Букет в серебряной вазе стоял у открытого, в мелких переплетах рам, окна. Мирно журчал родничок, над кустами жужжали пчелы. Спелая малина в глиняной чашке испачкала пухлые губы женщины: