постоял в раздумье, глянул на яркое небо и пошел в сторону завода. Вскоре он был уже на одном из склонов Орлиной горы и увидел сразу весь город, с громадными сооружениями, с молодыми деревьями и понял, что вся его жизнь, все лучшее, что было у него в жизни, связано с этим городом. Он торопливо побежал вниз, к троллейбусу, стараясь скорее попасть на заводскую улицу.

Ветер ударил ему в лицо, остановил на мгновение, и Николай радостно окинул все вокруг. «Как хорошо, как хорошо! Неужели когда-нибудь я не буду видеть всего этого? Нет, нет, не может быть! Это вечно!» — подумал он и снова побежал.

Весь день и всю ночь Николай пробыл в цехе, а на рассвете вышел на заводский двор, осмотрелся, подошел к огромной груде железного лома, к пробитой в боях, искореженной огнем стали, выбрал станину танка, присел покурить, похлопал рукой по броне, проговорил:

— Перельем, переделаем!

…Похудевшая, но по-прежнему здоровая, сильная, как никогда счастливая, Надя шла вдоль коксовой батареи. Свой пятнадцатый она узнала сразу. Его нельзя было не заметить еще и потому, что он стоял не двигаясь.

Надя спрыгнула с фундамента и пошла по колее, кивая встречным рабочим и заглядываясь на оконца кабин коксовыталкивателей. Она торопилась, боясь, что ее машина уйдет, но пятнадцатый по-прежнему стоял на месте: теперь он мешал уже двигающемуся соседнему. Надя поняла, что случилась поломка, пошла еще быстрее и, остановившись у подножия машины, крикнула:

— Галина, что там?

В окошке никто не показался. Надя поднялась по железным ступенькам. Девушка-машинист оглянулась на стук ее шагов. Лицо у девушки было красное от долгого наклона над контроллером. Но оно покраснело еще более — уже от смущения. Не отпуская отполированной до блеска ручки контроллера, она сказала:

— Наверно, контакты не в порядке.

Инженеру, да еще в прошлом машинисту, да еще бывшему хозяину этой машины, Галина не могла ответить неопределенно, не назвав предполагаемой причины аварии.

— Контакты, наверно, — повторила она.

— А ну-ка, пусти…

Галина отошла, и Надя стала пробовать рычаг управления, может быть, не столько для того, чтобы проверить контакты, сколько для того, чтобы дать себе время подумать: где же, если не здесь, возможна поломка? Она принялась возиться у механизма, а Галина стояла сзади нее с тем беспомощным видом, в котором выражается не только неуверенность, но и неопределенность положения: неизвестно, что делать — помогать ли советами или молчать. Галине было лет двадцать. Краснощекая, с крупными чертами, она была из тех девушек, которые полны здоровья и молодости, делают все понятное быстро и не раздумывая, а над непонятным готовы думать, упершись руками в бока, по-мужски. Сперва она следила за движениями Нади, а потом стала разглядывать ее фигуру, прическу, волосы, воротничок платья, думая о том, что у нее тоже может быть такое же платье, такой же воротничок, но таких волос никогда не будет… Она не заметила, как прошло время, и даже вздрогнула от толчка двинувшейся машины.

— Ой, уже готово!

А Надя, казалось, не слышала этого и, повернув ручку контроллера, откинулась назад и заглянула в окно. Коксовыталкиватель пошел, и ребра отдаленных печей замелькали перед нею. Она перевела взгляд вниз, на рельсовую колею, на тропинку рядом с нею, вспомнила давнее, и ей показалось, что Николай, как тогда, впервые идет по тропинке… Нет, это был не он, а кто-то очень на него похожий. Но человек этот шел, чему-то улыбаясь, и коксовыталкиватель, как и тогда, двигался как раз на него.

— Дайте мне, — сказала Галина. — А вы идите.

— Да, да, — проговорила Надя и вдруг заметила, что Галина улыбнулась идущему навстречу, заметила и все поняла. Что ж, такова жизнь… Надя вспомнила свою маленькую, попросила остановить коксовыталкиватель, сошла на землю.

Летнее небо затянулось тучами, — иначе и не могло быть после такой жары. Накапливались гроза… Страна давно ждала какой-то разрядки накала. «Разрядка придет, — думала Надя, — с этой долгожданной летней грозой над Кремнегорском». Блеснула молния, послышался гром. Упали первые крупные капли, и Надя заторопилась под навес батареи. Но она не успела добежать: с новым треском грома землю занавесила тяжелая полоса дождя, и Надя вымокла мгновенно. Со смехом взбежала она по деревянным ступенькам.

— Вот гроза так гроза! Дождались!

— Да, дождались, — ответил ей рабочий, отряхавший спецовку в полутьме навеса.

По его тону Надя почувствовала, что он говорит о чем-то более значительном и пристально посмотрела на него.

— Да, дождались! — повторил он. — Сейчас такую сводку передавали… Началось, двинулось… наша берет!

А дождь, дымный, грозовой, запеленал, закрыл весь город. Туго натянулось шумящее серое полотнище — нитка к нитке — и заткало горизонт. Ни золотистого просвета, ни голубого прорыва в нем.

Нетерпеливо, грозно, прямым ударом падал дождь. И только чуткое ухо могло уловить в напряженном шуме дождя новую нотку. Она пробивалась все более настойчиво, словно хотела вырваться из шумящего потока, оставить его за собою, сделать своим отзвуком. Эта нотка становилась все сильнее, все определеннее. Нарастая, она опередила шум ливня, стала более грозной силой… и в голубоватом прорыве дождевой пелены показались танки, осыпанные от башен до гусениц золотом солнца, и пошли вперед, на поля сражений, — посланцы города уральской брони.