губе. — Подожди-ка, она твоя девушка?

Я больше не могу это контролировать. Проглатываю курицу и роняю вилку.

— Оставь Лану в покое. Она хороший человек, в отличие от тебя, — я понижаю голос и произношу прозвище, которое, как я знаю, она ненавидит. — Суперсучка.

— Мам! — Восклицает Ханна, хлопая ладонью по столу и опрокидывая солонку и перечницу вместе с маминым бокалом вина. — Иза назвала меня сукой.

Мои отец и мать смотрят на устроенный беспорядок на хрустящей льняной скатерти, а затем мама сердито глядит на меня.

— Изабелла, иди в свою комнату, — говорит она, выбираясь из-за стола.

— Но я ничего не сделала. — Я стараюсь не хныкать, потому что это только разозлит ее еще больше. — Ну, ничего такого, чего бы не делала она.

— И ты не получишь никакого десерта, — говорит она, игнорируя мои протесты и шагая к кухонной двери.

— Мне очень жаль, — говорю я как можно спокойнее, — но она назвала меня неудачницей.

— Ты такая лгунья. — Ханна откидывает свои светлые волосы с плеча и улыбается мне, когда никто не видит.

Мама смотрит на отца таким взглядом, словно говорит, что это его забота, потом хлопает ладонью по двери и выскакивает из комнаты.

— Изабелла, мама велела идти в свою комнату, так что иди, — говорит он словно робот, будто отрепетировал эти слова. Он избегает смотреть мне в глаза, уставившись в свою тарелку. — И никакого десерта.

Он редко смотрит на меня, и я никогда не понимала почему. Однажды я спросила его об этом, но он сделал вид, что ничего не слышал, и поспешно вышел из комнаты, оставив меня делать собственные выводы. Мое сверхактивное воображение породило довольно много граничащих с безумием идей, начиная от того, что он думает, что я выгляжу как отвратительный зверь, до того, что он боится, что я тайно обладаю сверхспособностью превращать любого, кто встречается со мной взглядом, в труп.

Зная, что отец ни за что не уступит моему наказанию, ведь мы уже сто раз оказывались в подобной ситуации, я встаю.

— Ладно.

— И извинись перед сестрой, — добавляет он, все еще глядя на свою курицу, как будто это самая очаровательная вещь в мире.

Только когда я поворачиваюсь спиной к Ханне, я бормочу:

— Извини. — Иначе ее ухмылка сведет меня с ума.

Когда иду к выходу, мама возвращается с полотенцем, чтобы убрать беспорядок вместе с блюдом кексов «Красный бархат».

— Почему ты все еще здесь? — спрашивает она, ставя поднос на край стола.

С тяжелым вздохом я прощаюсь с кексами и покидаю столовую, пытаясь убедить себя, что они, вероятно, на вкус как жженый картон, хотя мама выиграла кулинарную награду за свои чертовы вкуснющие кексы.

Час спустя я растягиваюсь на кровати в окружении домашних заданий, блокнота и нескольких моих любимых романов. My Chemical Romance играет из стереосистемы, я открываю балконные двери, впуская внутрь теплый майский ветерок. Я все еще пытаюсь убедить себя, что мои родители не ненавидят меня. Что весь их гнев и горечь по отношению ко мне просто из-за того, что они меня не понимают.

Что их гиперлюбовь к моей сестре не имеет ко мне никакого отношения. Но это так тяжело, когда папа даже не смотрит на меня, и каждый раз, когда мама заговаривает со мной, она либо заставляет меня замолчать, либо говорит, какое я разочарование.

Я лежу в постели, погруженная в свои мысли, пока в животе не начинает урчать. Боже, как бы я хотела хотя бы попробовать эти кексы. Но если меня поймают, когда я пробираюсь на кухню, мне надерут задницу. Возможно, это того стоит, потому что, серьезно, у моего тела вот-вот начнется приступ нехватки сахара.

Уф!

Я скатываюсь с кровати и словно зомби медленно ползу по полу к своему комоду.

— Надо… взять… сахар…

Добравшись до комода, я поднимаюсь на ноги и роюсь в верхнем ящике в поисках старых конфет на Хэллоуин, которые припрятала там несколько месяцев назад. Я нахожу наполовину съеденный пакетик желейных драже и наполовину съеденный шоколадный батончик без обертки и съедаю все вместе.

Оказывается, шоколадный батончик в составе имеет добавку миндаля. Я на мгновение застываю, поняв, почему он был съеден только наполовину.

— Мерзость! — Ищу глазами мусорную корзину, чтобы выплюнуть его, но понятия не имею, где она, поэтому выхожу на балкон и выплевываю полный рот конфет через край.

Мне требуется около двух секунд, чтобы понять, насколько глупой была эта идея по трем разным причинам:

1. Моя сестра болтается на подъездной дорожке, которая находится прямо под моим окном.

2. Шоколад, который я выплевываю приземляется ей на голову.

3. Она разговаривает с нашим соседом, Кайлером Мейерсом.

Кайлер Мейерс. Что я могу сказать о нем, кроме того, что он великолепный, популярный, звездный квотербек и к тому же умный парень? Он ходит на курсы по подготовке к поступлению в университет и его средний бал равен четырём. Я влюблена в него с восьми лет, и однажды он остановил приспешников Ханны, когда они приставали ко мне во время перемены.

— Эй, просто оставьте ее в покое, — сказал он, наткнувшись на нас на спортивной площадке.

Они поймали меня в ловушку на вершине горки и угрожали столкнуть вниз. Ничего особенного, если бы не огромная грязная лужа в конце. Каким-то образом Ханне удалось отпугнуть всех остальных детей, так что вокруг не было никого, кто мог бы засвидетельствовать то, что должно было произойти.

Ханна скрестила руки на груди и подняла брови, глядя на Кайлера.

— Почему ты заступаешься за нее, Кайлер? Она неудачница. — Она шагнула к нему и захлопала ресницами. — Как насчет того, чтобы вернуться к игре в футбол со своими друзьями и оставить нас в покое?

Кайлер посмотрел на меня, затем обвел взглядом пустую площадку. На мгновение мне показалось, что он собирается сбежать, но потом он обошел Ханну и ее друзей и протянул мне руку.

— Иза.

Я взяла его за руку, и он помог мне подняться. Когда за мной гнались, я упала и ободрала колени, но почти не чувствовала боли, когда он взял меня за руку и повел прочь с площадки.

Он отпустил мою руку только тогда, когда мы оказались на безопасном расстоянии от них.

— Ты в порядке?

Не в силах промолвить и слова, я кивнула.

— Ты должна постараться держаться от нее подальше, — сказал он, оглядываясь через плечо на Ханну и ее команду, которые нацелились на новую жертву.

— Ладно. — Мне удалось выдавить из себя одно слово, и я очень этим гордилась.

Он улыбнулся мне, прежде чем вернуться на поле, чтобы играть в футбол, не обращая внимания на то, как много значил для меня его добрый поступок. Это был первый