последний порез, и щенку попадала уже смесь из молока и крови. Заснул он прямо в процессе, животик стал тугим и круглым. Я выдохнула: «Значит, будем жить! Только такой способ кормёжки никуда не годится, надо что-то придумать...».

Я помылась в поилке для скотины, переоделась, выпросила у хозяина небольшое лукошко и кусок козлиной шкуры в качестве подстилки для своего питомца и, поблагодарив за гостеприимство, отправилась в путь. Из-за козы, двигаться так, как раньше мы не могли, но без неё было никак. Вот так, в медленном и спокойном путешествии прошло три недели.

Волчонка я назвала Бумер, за глубокое, утробное рычание, как звук мощного мотора, и чёрный окрас. За это время он очень подрос, у него открылись глазки и прорезались молочные зубы. На меня он больше не рычал, а воспринимал как маму, постоянно ластился и вылизывал руки, лицо, в общем, всё, что получалось вылизать. На привалах он уже хорошо бегал, и всё свободное время я старалась с ним играть. Мозг даже обиделся немного, сказал, что щенок стал мне дороже, чем он. Но мне удалось успокоить своего внутреннего друга признанием в бесконечной любви.

В природе уже хорошо чувствовалась осень: по ночам становилось всё холоднее, хотя днём было тепло. Многие деревья покрылись осенним нарядом, только цвета Окатанской осени оказались не совсем такими, как у меня дома, на Земле. В цветовой палитре преобладали красные, розовые, лиловые и фиолетовые тона, а жёлтыми листья становились, только когда совсем высыхали. От этого буйства красок иногда рябило в глазах, но красота была такая, что замирало сердце. Окатанская осень была удивительна и прекрасна...

Ещё неделя-две и зарядят дожди, а потом резко похолодает, но этого я уже не боялась. До Латраса было совсем недалеко, пять-шесть дней неспешного пути. Пару раз я ночевала с караванщиками, которые из-за землетрясения вынуждены были менять маршрут передвижения и потому сильно переживали: никому не хотелось застревать в дороге накануне дождей и холодов. Стихия наделала много бед. Что-то я видела сама, а кое-что мне рассказали. Такого землетрясения не было в этих местах лет пятьдесят, если не больше. Люди помнили, что да, было такое, когда трясло землю, но чтобы так! Чтобы завалило дорогу, чтобы разрушилось много домов, выкорчевало столько деревьев, такого не бывало очень-очень давно...

Однажды ближе к вечеру, я доехала до большого постоялого двора. Хозяин с хозяйкой очень обрадовались моему визиту, так как многие караваны и обозы, что двигались с востока на запад, до них не доехали и повернули в Туманную долину, чтобы оттуда перебраться через залив и ехать дальше. Другие же, которые как и я ехали с запада на восток, от уничтоженного перевала поворачивали обратно на Перрикол, а оттуда морем или на север по Дикой тропе, огибая территории горных волков, и далее на юго-восток по Кифовому пути. Такая вот получалась география... В результате многие постоялые дворы остались без хорошей доли дохода.

Мне выделили лучшую комнату, пообещали горячую ванну и вкусный ужин. С оплатой я не поскупилась, за что мне было высказано огромное количество благодарственных слов. Хозяин определил мою живность на конюшню и пообещал отличный уход. Кормить Бумера было ещё рано и, выпустив щенка носиться по комнате, я плюхнулась в горячую ванну. Счастью не было предела!

Отмокала я долго. Потом стирала грязные вещи, а перед ужином потопала доить козу. Когда же вернулась с полным котелком в просторную переднюю комнату, которая служила столовой при большом наплыве путников, то увидела нового гостя. Он стоял у стойки, спиной ко мне и беседовал с хозяином. Высокий, стройный мужчина в коротком плаще; тёмно-русые волосы стянуты в низкий хвост, на ногах высокие сапоги, а рядом на полу дорожный мешок.

Завидев меня, хозяин улыбнулся и кивнул. Мужчина обернулся... В эту секунду я почувствовала, как пол уходит из-под ног и я, наверно, грохнусь в обморок. На меня смотрел Дайк! Дрожащей рукой я поставила молоко на стол и, сделав шаг навстречу, запинаясь, выдавила:

― Дайк... Это я... Кари...

Я смотрела на своего дорогого «няня» так пристально и жадно, что ни одна его эмоция не смогла укрыться. Сначала он вздрогнул, когда услышал своё имя, потом крайняя степень недоверия, удивления и радости отразилась на его лице, а потом... глаза его закатились, и он начал оседать на пол.

― Дайк! Дайк!― я кинулась к своему другу.

Подоспевший хозяин помог усадить его на широкую скамью и удивлённо спросил:

― Вы знакомы?!

― Сто лет не виделись!― я вытирала ручьи слёз и тормошила расслабленное тело, покрывая его лицо поцелуями.― Дайк, Дайк... Дорогой... Очнись!

Прибежала жена хозяина с кружкой воды. Хлебнув из глиняной посудинки, я устроила парню холодный душ:

― Дайк!

Он выдохнул и открыл глаза:

― Ка-а-а-ри... Ка-а-ари... Это ты?!

― Всё хорошо, Дайк, это я! Всё хорошо!

Через минуту он окончательно пришёл в себя:

― Карина! Кари! Ты жива?! Ты не снишься?!

― Нет, не снюсь... Это, правда, я...― и стянула с головы платок.

― Не может быть... Что с тобой произошло?! Где ты была?! Но добралась всё-таки...

― Добралась!

Он порывисто прижался ко мне. Стиснул так, что рёбра затрещали и глубоко вдохнул:

― Это ты... Это ты... Так пахнешь только ты!― а потом жарко зашептал в ухо,― комната, где ты остановилась, большая? Я с тобой буду ночевать!

Я захохотала, размазывая слёзы:

― Большая! Нам хватит!

Конец первой книги.