дороге и готовить справку столоначальнику, надворному советнику(3) Архипу Семёновичу Тугушеву.

* * *

(3) Надворный советник — гражданский чин 7-го класса в Табели о рангах в Российской империи. Соответствовал чину подполковника в армии (прим. автора).

В рабочем кабинете кроме самого Тохи ещё трое. Начальник отделения, титулярный советник(4) Игнатий Игнатьевич Фостиковский — невысокого роста, сорокатрёхлетний упитанный мужчина с пышными рыжими усами и длинными бакенбардами. Когда-то голубые, навыкате глаза, поблекли, а густая, в далёкие времена юности, шевелюра исчезла с большей части головы.

* * *

(4) Титулярный советник – гражданский чин 9 класса в табеле рангах Российской империи. Соответствовал пехотному штабс-капитану, но петлица по виду похожа на капитанский погон, т. е. без звёздочек, лишь эмблема ведомства (прим. автора).

Двое — ровесники программера, как и Тоха, в чине губернского секретаря. Одного, что чуть выше попаданца, худого и чернявого зовут Александр Францович Вайсенгоф. Второй, Яков Петрович Шишко, блондин, ростом с Тоху, с нахальными голубыми глазами и чуть заметным брюшком.

Каждому работнику полагается свой стол. У начальника отделения, естественно, самый большой. Вдобавок, Игнатий Игнатьевич — счастливый обладатель телефона. Древний аппарат «Сименс и Гальске» с индукционной ручкой и без номеронабирателя горделиво возвышается на столе титулярного советника. Чтоб позвонить, нужно поднять трубку, крутануть рукоятку и сообщить девчонке, пардон, барышне-оператору, с кем соединить. Но… лишь в пределах здания. Телефоны с выходом в «город» положены лишь столоначальникам и выше.

Программеру пришлось вызубрить табель о рангах рухнувшей империи и если с военными чинами худо-бедно освоился ещё в Галиции (Роман научил), в гражданских поначалу путался. На первый взгляд — ничего сложного. Вот у него самого на петлицах по две звёздочки вдоль зелёного просвета, что соответствует армейскому подпоручику, у которого те же две звёздочки, но на погонах. У Тугушева на петлицах три звезды и два просвета. Аналогично, только на погонах, у армейского «подпола». Да, всё просто. Вот только названия… асессоры, регистраторы, советники. Взрыв мозга.

Тохе назначили месячное жалование в тридцать пять рублей. В сентябре увеличили до пятидесяти, в октябре обещают ещё увеличить, но рост зарплаты не поспевает за ростом цен. Прошлую получку выдали странно: десять рублей царскими деньгами, сорок — «керенками».

Питерцы уже привыкли расплачиваться этими фантиками, а также различными казначейскими обязательствами, коих развелось немеряно. Имперские же деньги обыватели предпочитают копить. Неужели надеются, что вернётся старая власть?

Наивные…

В спокойные июльские и августовские дни Тоха щеголял по Питеру уже в новой, чёрной форме МПС. Но… военная нравится больше. К армейскому мундиру можно и шашку прицепить, и кобуру со стволом, а к этому — нет.

Странно, но программеру понравилось носить форму. В «армейке» её терпеть не мог.

В середине августа, с началом корниловского похода на Петроград, на улицах снова появилась Красная гвардия. По слухам, Керенский просто испугался, что Корнилов сместит его и станет единоличным диктатором. Человеческий фактор, фигли!

В итоге Керенский выпустил из тюрем большевиков. Те, не будь идиотами, тут же направили агитаторов в наступающие на Питер части. И всё. Эпик фэйл. Войска до Петрограда не дошли. Корнилов арестован.

А Тоха всё голову ломал: «Как так? В июле Временное правительство загнало большевиков, образно выражаясь, под „шконку“, народ возненавидел Ленина и его кодлу, считая германскими шпионами, и тут на тебе! Через три месяца революция».

Всё оказалось просто, как два пальца об асфальт. Предал Керенский генерала. На работе так многие считают. Тоха вспомнил, как в двадцатых числах августа его вызвал к себе столоначальник…

* * *

23 августа (5 сентября) 1917 г.

Там же

— Разрешите, ваше высокоблагородие? — программер вошёл в кабинет шефа.

С титулованием уже не путается.

На попаданце чёрный форменный мундир железнодорожного ведомства.

Столоначальник, грузный мужчина сорока пяти лет с пышными бакенбардами, усами и бородкой клинышком, где уже пробивается седина, оглядел молодого письмоводителя глубоко посаженными серыми глазами и пригласил сесть.

Тоха опустился на стул за Т-образным столом чёрного дерева поближе к шефу.

— Титулование официально отменено, — поморщившись, проворчал Тугушев, — обращайтесь ко мне либо «господин надворный советник», либо по имени-отчеству.

— Хорошо, Архип Семёнович.

Тугушев расспросил о службе, о быте. Программер поблагодарил и сказал, что всё устраивает. Не говорить же шефу, что хоть привык к новой (или старой?) орфографии, читать может бегло, а вот писать… С грамматикой полный туган. На столе у новоиспечённого письмоводителя лежит толстый орфографический словарь, рядом грамматический справочник.

— Антон Дмитриевич, голубчик, — вздохнул шеф, неловко пригладив редкие русые волосы, — вы — человек взрослый, вам решать, но… позвольте дать совет.

— Конечно, Архип Семёнович.

Надворный советник замялся.

— Прошу вас, по возможности, не носить мундир вне службы. Надевайте партикулярное. По всему городу шляется пьяная солдатня. Не любят они нашего брата, особенно после июльского восстания. Чёрте что на улицах твориться! Да ещё разногласия Керенского с Корниловым. Господи, — он мелко перекрестился, — куда ж катится держава?

— Хорошо. Не вопрос, — пожал плечами программер.

Не сразу вспомнил значение слова «партикулярное». Босс имел в виду обычную гражданскую одежду.

Солдат и матросов на улице и вправду много, некоторые недружелюбно косятся на попаданца. Но пока не трогают.

— Ступайте, голубчик, ступайте, — проговорил Тугушев. — Храни нас Господь! — и снова перекрестился.

Тоха вышел в задумчивости. «Чего, спрашивается, вызывал? Только ради того, чтоб попросить не ходить в мундире? Странно».

В восемь вечера Тоха убрал бумаги в несгораемый шкаф и, надев фуражку, выскочил из кабинета. Сегодня у Насти днюха. Семнадцать лет.

Программер вышел на улицу. Рядом притормозила пролётка с высоким бородачом на козлах.

— Куда ехать, барин? — басом прогудел извозчик.

— Благодарю, я пешком. Мне тут рядом.

— Как угодно, барин.

Пролётка медленно отъехала. Тоха соврал.