задней линии. Никто не рисковал выходить к сетке, слишком высока была цена ошибки, главное — аккуратность и терпение. Предельно собранные и внимательные теннисистки беспрерывно обменивались ударами, перестрелка не кончалась. У зрителей перехватило дыхание. Мяч раз в двадцатый перелетел через сетку, и вдруг главный судья на вышке крикнула резким голосом: "Аут!" Это короткое слово означало, что мяч, посланный Жемчуговой, не попал в площадку и она проиграла очко. " 7:6 ведет Воронова" — отчеканила судья.

Кротов краем глаза заметил, как отец Александры закрыл лицо руками. Жемчугова бросилась к судье с криком: "Мяч попал! Мяч был в корте! Вы ошиблись!" Судья не удостоила ее ответом, только отрицательно покачала головой. И тут случилось невероятное. К судье медленно подошла Даша и громко, отчетливо сказала: "Она права, мяч задел линию, я сама видела". Судья оцепенела. Дело в том, что в теннисе, в отличие от других видов спорта, если игрок свидетельствует против себя в пользу противника, то в этом единственном случае, его мнение ставится выше решения судьи. Даша знала об этом правиле от Кротова и пошла на такой шаг сознательно. Она не хотела нечестной победы, такая победа ей была не нужна.

Что тут началось на стадионе! Трунов закричал не своим голосом: "Сумасшедшая! Ты же не судья, для чего тогда судья на вышке!" Вскочил и Кротов, он тоже не выдержал: "Даша! Что ж ты делаешь?!" Орали и детдомовцы: "Дашка, уйди от судьи, пусть она решает!" И только Павел ничего не кричал. Он тихо повторял про себя: "Это и есть Дашка, вы никто ее не знаете, это и есть Дашка".

Маленькая, тоненькая девочка с растрепанными волосами посредине корта казалась в ту минуту совсем одинокой и беззащитной. Запрокинув голову, она твердо посмотрела в глаза судьи и снова повторила: "Мяч попал в площадку". Востроносая женщина в очках и в строгом, полосатом пиджаке — главный судья соревнований пожала плечами и громко объявила на весь стадион: "7:6. Ведет Жемчугова." Теперь для победы Александре оставалось выиграть всего один мяч.

К Кротову снова наклонился Трунов и сказал в сердцах: "Кроме приза справедливой игры, ничего твоя девчонка не получит. Это же надо, все нормальные игроки жилить стараются, а тут… победа была у нее почти в руках!" В этот момент на скамейку к Кротову протиснулся отец Жемчуговой. Он протянул руку и коротко сказал: "Андрей Владимирович, как бы не закончилась игра, я поздравляю вас как тренера". Кротов молча пожал протянутую руку.

А дальше настал тот миг, с которого и началась наша повесть. В отчаянном прыжке-полете, отбивая мяч, Даша попала им в верхний трос сетки, он на мгновение, показавшееся теннисисткам вечностью, застыл, словно, не зная, на чью половину корта ему упасть и упал… На Дашину половину. Все было кончено.

Даша лежала на спине, покрытая красноватым песком, и смотрела в далекое синее небо, смотрела… и не видела его. Она вообще ничего не видела и не слышала. Какое-то время она оставалась ко всему безразличной, опустошенность заполнила все ее существо. Затем на нее нахлынуло новое чувство. "Позор! Подвела Кротова, весь его труд, все тренировки, все насмарку. Он всю душу вложил в меня, какая же я дрянь! Проиграла на глазах у всего детдома, у всех своих, позор, позор". Сейчас ей хотелось только одного: убежать, спрятаться, забиться куда-нибудь, где никто не смог бы ее больше найти.

Обуреваемая этими чувствами, Даша действительно ничего не видела и не слышала. А между тем, после того как мяч скатился с троса, на стадионе началось невообразимое. Зрители вскочили со своих мест, кто-то кричал, кто-то свистел, большинство же стоя дружно аплодировали. Только человек, не наблюдавший всего хода борьбы, мог подумать, что приветствуют чемпионку. Нет, все смотрели на поверженную, лежащую на земле с раскинутыми руками девочку, укрытую, словно одеялом, красноватой пылью. Аплодисменты с каждой секундой становились все громче и громче.

И тут случилось непредвиденное. Со своего места вдруг вскочил Кротов. Не обращая ни на кого внимания, расталкивая, сбивая людей, и перескакивая со скамейки на скамейку, он ринулся вниз с трибун. Наперерез ему бросились трое охранников, один из них успел схватить его за плечо. Но куда там, пальцы бойца сжимали только вырванный лоскут оранжевой футболки. Мгновение спустя, хоть и грузное, но тренированное, мускулистое тело Кротова взлетело над оградой, и он устремился к Даше. Охранники преследовали его, однако Андрей оказался быстрее и проворнее их. Через секунду Кротов со всего разбегу упал на колени, прочертив на земле две глубокие впадины, вверх взметнулся фонтан сухого, красного песка. Бережно подсунув руки под спину Даши, он помог ей подняться. Подбежавшие охранники, не решились ему мешать.

— Идем, идем отсюда, все хорошо. Как ты? Не расстраивайся, ты молодец, ты еще победишь, у тебя будет много побед. Ну, очнись, очнись, все уже позади, идем, — говорил он тихим голосом, глядя ей в глаза. Она оперлась на его руку, и они начали медленно продвигаться к трибунам.

И тут Даша вдруг очнулась. Она изо всех сил сжала его ладонь, запрокинула голову и прошептала:

— Отец.

Кротов замер. В долю секунды его душу, его физическую оболочку пронзила страшная, все сокрушающая молния. В мгновение ока он понял, что единственным настоящим чемпионом на Земле стал он. Все уимблдоны вместе взятые — ерунда, по сравнению с одним этим словом. И пусть, кроме первенства Союза, он не выиграл ни одного крупного турнира, не завоевал ни одной медали, сегодня он взял главный приз, который существует в жизни человека. Теперь никто не смог бы убедить Андрея в обратном.

Они приблизились к трибунам. Тотчас к ним бросились какие-то люди. Дети протягивали бумажки с карандашами для автографов. Со всех сторон ручейками потянулись спортивные жучки. Кто-то хватал их за руки, что-то кричал, а они продолжали медленно продвигаться к выходу со стадиона, ни на что не реагируя. Даша еще сильнее обхватила его ручищу. Она шептала только одно слово:

— Отец, отец…

Он ничего ей не говорил. А Даше и не нужно было никаких слов… Они оба знали, что не расстанутся теперь никогда и что не существует силы на земле, которая могла бы их разлучить.

Их продолжали хватать чьи-то руки. И вдруг среди этого бурлящего людского водоворота раздался отчаянный крик Трунова:

— Отдай девчонку! Она — гений! Отпусти в Москву, я из нее королеву сделаю!

Кротов, наклонив голову, словно бык, отталкивая липкие руки, продолжал неуклонно двигаться вперед.

— Прочь с дороги.

— Отец, отец.

— Крот, отдай девчонку!

— Прочь с дороги, прочь!