Мониторы-4. «Флот решает всё»

ПРОЛОГ

Море было жёлтым — как жёлтая тоска, заполнявшая безраздельно душу капитана второго ранга Пьера-Жоржа Ледьюка. И невозможно понять отчего оно сделалось таким — то ли от того, что в море отражается вечно жёлтое небо, то ли наоборот, воды, Тонкинского залива, куда выносят ил и глину вечно мутные аннамские реки, речки и речушки, сами отбрасывают на облака этот болезненный отсвет. Да капитан-лейтенант особо и не пытался найти ответ. Он просто ненавидел это море, этот залив, весь Индокитай — ненавидел искренне, страстно, как может ненавидеть только уроженец Средиземноморского побережья, чьё детство прошло в рыбачьем городке где-то между Ниццей и Марселем.

Но — никуда не денешься, такова она, доля военного моряка. После того, как в сражении при Кайенне, состоявшемся три с половиной года назад, корабль, на котором тогда ещё лейтенант Пьер-Жорж Ледьюк состоял в должности старшего артиллерийского офицера, флагманский броненосец адмирала Кубрэ «Кольбер» был потоплен таранным ударом британского «Беллерофона», карьера Ледьюка выписала резкий поворот. Вместе с новым званием он получил свой корабль — вот этот самый деревянный колониальный крейсер второго ранга «Вольта». С ним он и отправился К берегам Индокитая — и ладно бы ещё во Французскую Кохинхину, в столице которой, Сайгоне, есть европейский, выстроенный в колониальном стиле квартал, и где белый человек может почувствовать себя… человеком. Так нет же — «Вотльту» послали в самую что ни на есть проклятую дыру, в Тонкинский залив, и теперь бороздит эти осточертевшие воды выполняя приказ: патрулировать побережье на участке от устья Красной реки — Хонга, как называют её аннамиты –к северо-востоку, до самого Монгкая, что на границе с Китаем. Шестьдесят с лишним морских миль, побережья, изрезанные заросшими речными дельтами, многочисленные острова — немало для их изношенной машины, едва-едва позволяющей развить одиннадцать узлов — да и то, не на дрянном китайском угле, от которого топки забиваются со скоростью прямо-таки неправдоподобной, а проектное давление в котлах, наоборот, не нагнать, как ни старайся…

— Паруса справа по курсу! — крикнул сигнальщик.— –Дистанция — мили две с половиной, под самым берегом!

Капитан вскинул к глазам бинокль. Так и есть, джонка — три мачты, каждая несёт широченный, снабжённый многочисленными прутьями-рейками паруса, украшенные то ли неразборчивыми рисунками, то ли иероглифами.

Что скажете, мичман? — капитан повернулся к стоящему рядом с ним на мостике вахтенному офицеру.

— Судно китайской постройки, несомненно. — бодро отрапортовал тот. — Водоизмещение — на глаз тонн двести-двести пятьдесят, немало по здешним меркам. Идёт гружёным под завязку, курс — зюйд вест, скорость около четырёх узлов. Тяжело нагружен, вот и тащится, как беременная черепаха. Контрабандисты, я полагаю.

Это Ледьюк и сам видел — палуба джонки между сильно задранными носом и кормой прогибалась чуть ли не до самой воды. А значит — в трюмах груз, и груз увесистый.

— Скомандуйте в машину добавить оборотов, мичман. — распорядился Ледьюк. — Идём ловить этих… контрабандистов.

Уже через час выяснилось, что мичман в своей оценке нисколько не ошибся, а наоборот, угодил в самую точку. Джонка, обнаружив французский крейсер, попыталась, как и положено контрабандистам, скрыться в мелководном проливе между островами. Но не сумели, конечно — после двух практических снарядов, поднявших мутно-пенные столбы по курсу джонки и третьего, проделавшего здоровенную дыру в парусе, пришлось сбросить ход и принять досмотровую группу. И первый же взгляд на содержимое трюмов китайского корыта выяснилось, что снаряды были растрачены отнюдь не впустую — джонка была загружена ящиками со старыми французскими игольчатыми винтовками системы Шасспо, патронами и прочей воинской амуницией. Нашлись даже две пушки — бронзовые, дульнозарядные, помнившие, надо полагать, ещё Восточную кампанию в России.

Контрабанда, таким образом, была налицо. Правда, допросить самих контрабандистов не удалось — единственный человек, могущий сойти за переводчика, штурманский мичман Мерсо владел только кохинхинским диалектом языка аннамитов, а на нём жители тонкинского приграничья, из которых, как выяснилось, состояла команда «приза», говорить отказывались. Впрочем, может они, и правда, его не понимали, подумал Ледьюк, в этой проклятой богом стране в каждой речной долине своя манера говорить, и жители двух соседних провинций зачастую не понимали друг друга. Но это, конечно, дела не меняло — факт контрабанды оружия, да ещё и явно краденого со складов, принадлежащих французской армии, налицо — а другого доказательства спешно собранному трибуналу и не требовалось. Правда, мичман Мерсо, которому поручили роль адвоката, заикнулся, что пойманных следовало бы доставить в Хайфон, чтобы допросить там по всем правилам — но председатель трибунала, которым был сам капитан-лейтенант это поползновение решительно пресёк. Не хватало ещё из-за такой ерунды мотаться туда-сюда, жечь уголь попусту! На предложение же отправить пленников в Хайфон вместе с захваченной джонкой, было отвечено, что для этого придётся выделять боцмана с тремя, самое меньшее матросами, а рабочих рук на борту и так не хватает. Не меньше четверти команды крейсера мается животами из-за того, что приходится пить воду из опреснителей — местная, взятая всего неделю назад в порту, успела протухнуть и для питья не пригодна. Так что джонку придётся потопить, сняв с неё часть груза в качестве вещественного доказательства; что же до самих контрабандистов, то и тут решение не следует откладывать в долгий ящик и вынести полагающийся за такое преступление смертный приговор. Впрочем, в Хайфоне их ждал бы тот же самый итог, причём мерзавцы ещё и остались в выигрыше — там они закончили бы свои никчёмные жизни в петле, а здесь, на борту военного корабля их ждала почётная смерть от пороха и свинца. Капитан-лейтенант скрепил протокол заседания трибунала своей подписью, приложил корабельную печать с гербом Третьей республики.

Остальное было уже делом техники. Через час после вынесения приговора (визит судового капеллана аннамиты, как и следовало ожидать, проигнорировали) осужденных со связанными руками, по четверо выводили на полубак и ставили выстраивали возле лееров, спиной к морю. Матросы под руководством боцмана спутывали приговоренным ноги, цепляли к ним груз. Шеренга из десяти стрелков