- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (33) »
распространены тут сорта очищенного саке — сэйсю. Это напиток бесцветен и по вкусу напоминает херес. Однако, некоторые японцы предпочитают более древний неочищенный саке — нигоридзакэ — желтоватого цвета и несколько горьковатого вкуса.
Раньше я думал, что саке — это рисовая водка. Ничего подобного. При приготовлении саке перегонка не используется. Вином его тоже в полном смысле назвать нельзя. Поручик наш — просто энциклопедист. Он мне и объяснил, что саке не брожением получают, а какую-то плесень используют. В общем, саке — это саке.
Сортов саке очень много, сразу разобраться трудно. Таким как я, новичкам в этом деле, главное решить — каким он будет на столе, подогретым или охлажденным. Обычно в жаркую погоду местные пьют прохладный сладкий саке, а когда на дворе холодина — теплый пряный саке.
Сегодня — холодно.
— С Новым годом, Иван!
Поручик подмигнул мне и выпил. Есть у него такая привычка — во время тоста подмигивать.
Грели мы с поручиком сегодня саке как положено — в токкури, кувшинчике с узким горлышком. Он не велик — если на домашние мои мерки переводить, в него только пол ноль пятой бутылки и войдёт. В чайнике воду вскипятили, в мисочку её налили, а потом туда токкури и поместили. Примитивно, конечно, не как сами японцы это делают, но как уж смогли.
Здешние местные несколько степеней подогрева различают: хинатакан — градусов до тридцати, это если я правильно Александра Владимировича понял, итохадакан — до температуры человеческого тела, нурукан — чуть теплое, градусов до сорока, дзёкан — теплое, ацукан — горячее, тобикирикан — такое уже пятьдесят пять градусов. Но, у нас термометра нет. Подогрели немного и ладно.
Перегревать саке нельзя — вкус его теряется.
Выпили мы по сакадзуки и тут же опять из токкури налили. Пить-то там всего ничего — один большой или пара маленьких глоточков.
Наливали опять же правильно. Самому себе наливать саке нельзя. Кто-то другой должен это делать. Ты же свою сакадзуки должен поднять и под тоненькую струйку саке подставить. Токкури надо держать двумя руками, но не за горлышко или под дно. На кувшинчике есть две выемки с боков, вот на них и надо ориентироваться. При разливе нельзя пролить ни капли. Начинает мне наливать поручик сначала медленно-медленно тоненькой струечкой, затем — быстрее, а под конец — опять медленно. Соблюдает до точности ритуал. Затем опускает токкури тоже как положено — перемещает вниз дно кувшинчика не поднимая вверх горлышка, ещё одновременно и поворачивает токкури, приводя его в вертикальное положение. Ни одна капелька саке из горлышка вниз на стол не падает.
Вот только пьем мы саке по-нашему. Быстро. Японцы же вливают его в себя медленно, тягуче, неспешно.
Реабилитируемся закуской. На нашем столе сегодня — сплошь морепродукты. Скинулись мы с Александром Владимировичем и купили сушеных кальмаров и какое-то готовое кушанье из угря. Название я его не запомнил, хоть поручик его и озвучивал.
Тосты у нас — русско-японские. К нашим обязательно добавляем — кампай! Это примерно — до дна. Ну, а как же с такими ёмкостями ещё можно…
— Александр Владимирович, про нашу вывозку отсюда ничего не слышно? — я задаю поручику ставший уже традиционным вопрос — он всегда первым все новости узнает.
— Пока ничего нового…
Наконец, где-то в верхах вопрос с нашей вывозкой из Японии решили. — День-два и прощай сакура, — весьма поэтично выразился Александр Владимирович. — Ну, не прошло и полгода, — поддержал я его уже гораздо прозаичнее. Радостно мне было, но не совсем. Больше не получиться в додзё приходить. Надо сказать, что взаперти в лагере военнопленных после объявления мира нас не долго продержали. Через две недели возобновились наши походы с поручиком к старику-китайцу. Народ в лагере забузил и коменданту пришлось выход за его пределы вновь разрешить. Ну, я с Александром Владимировичем сразу же своё совершенствование в боевых искусствах и возобновили. Тут я бузу и показал во всей красе. Это громко, конечно, сказано. Вот Федора бы сюда… Сэнсэй, как всегда, был невозмутим, но глаза его внимательно за мной следили. Ладно, не жалко, я у него большему научился. Да и удар сейчас я держу как не знаю кто. Опять же, сэнсэю спасибо. Ещё и почти весь январь нового, девятьсот шестого года, мы с поручиком-молчуном успели потренироваться, но — всему хорошему когда-то приходит конец. — Судами Доброфлота нас будут вывозить. В очередной раз Александр Владимирович всё уже знал, словно ему из Санкт-Петербурга это по прямому проводу сообщали. — На пяти судах пленных во Владивосток будут отсюда отправлять, — уточнил поручик. То, что это будут десять генералов, два адмирала, тысяча шестьдесят шесть офицеров, пятьдесят одна тысяча триста тридцать солдат и восемь тысяч семьсот восемьдесят три матроса, он, само-собой, знать не мог. Но, именно столько вернулось в Россию. Небольшое количество пленных решили остаться в Японии, но Бог им судья… Кстати, позднее оказалось, что информация по кораблям Добровольческого флота у Александра Владимировича оказалась не совсем точная. Но, тут уж он совсем был не виноват. Так ему сказали. Я и поручик собрали свои узелки, поближе к сердцу выданные японцами бумаги спрятали. При оформлении документов я ещё и одно дельце в своих интересах провернул. Правда, это мне некоторой суммы йен стоило. Почти всё отдал, что у меня было тут скоплено из ежемесячных офицерских выплат. В лагерных документах я подпоручиком числился, но японец-писарь, не поедут же в Россию его бумажку проверять, указал, что возвращается на родину нижний чин — санитар Воробьев Иван. Больше я переживал — осёл, нагруженный золотом, ворота любой крепости открыть может… Первоначально нашу партию военнопленных думали в Кобе на пароход посадить, но там началась эпидемия чумы. Причем, не слабенькая такая — в день умирало до четырехсот человек. Из-за всего этого нам с поручиком получилось ещё и в Нагасаки побывать. Правда, самим городом мне не получилось полюбоваться, но хоть порт увидел. Поэтому я себе в актив записал и этот город. Ну, что побывал я в нём. — На «Воронеже» домой пойдём. — поручик кивнул на доброфлотовский корабль, что был пришвартован в порту. Да, в принципе, какая мне разница, на «Воронеже», так на «Воронеже». — Смотри, сам Рожественский с нами возвращается…
Глава 5
Глава 5 Домой!Наконец, где-то в верхах вопрос с нашей вывозкой из Японии решили. — День-два и прощай сакура, — весьма поэтично выразился Александр Владимирович. — Ну, не прошло и полгода, — поддержал я его уже гораздо прозаичнее. Радостно мне было, но не совсем. Больше не получиться в додзё приходить. Надо сказать, что взаперти в лагере военнопленных после объявления мира нас не долго продержали. Через две недели возобновились наши походы с поручиком к старику-китайцу. Народ в лагере забузил и коменданту пришлось выход за его пределы вновь разрешить. Ну, я с Александром Владимировичем сразу же своё совершенствование в боевых искусствах и возобновили. Тут я бузу и показал во всей красе. Это громко, конечно, сказано. Вот Федора бы сюда… Сэнсэй, как всегда, был невозмутим, но глаза его внимательно за мной следили. Ладно, не жалко, я у него большему научился. Да и удар сейчас я держу как не знаю кто. Опять же, сэнсэю спасибо. Ещё и почти весь январь нового, девятьсот шестого года, мы с поручиком-молчуном успели потренироваться, но — всему хорошему когда-то приходит конец. — Судами Доброфлота нас будут вывозить. В очередной раз Александр Владимирович всё уже знал, словно ему из Санкт-Петербурга это по прямому проводу сообщали. — На пяти судах пленных во Владивосток будут отсюда отправлять, — уточнил поручик. То, что это будут десять генералов, два адмирала, тысяча шестьдесят шесть офицеров, пятьдесят одна тысяча триста тридцать солдат и восемь тысяч семьсот восемьдесят три матроса, он, само-собой, знать не мог. Но, именно столько вернулось в Россию. Небольшое количество пленных решили остаться в Японии, но Бог им судья… Кстати, позднее оказалось, что информация по кораблям Добровольческого флота у Александра Владимировича оказалась не совсем точная. Но, тут уж он совсем был не виноват. Так ему сказали. Я и поручик собрали свои узелки, поближе к сердцу выданные японцами бумаги спрятали. При оформлении документов я ещё и одно дельце в своих интересах провернул. Правда, это мне некоторой суммы йен стоило. Почти всё отдал, что у меня было тут скоплено из ежемесячных офицерских выплат. В лагерных документах я подпоручиком числился, но японец-писарь, не поедут же в Россию его бумажку проверять, указал, что возвращается на родину нижний чин — санитар Воробьев Иван. Больше я переживал — осёл, нагруженный золотом, ворота любой крепости открыть может… Первоначально нашу партию военнопленных думали в Кобе на пароход посадить, но там началась эпидемия чумы. Причем, не слабенькая такая — в день умирало до четырехсот человек. Из-за всего этого нам с поручиком получилось ещё и в Нагасаки побывать. Правда, самим городом мне не получилось полюбоваться, но хоть порт увидел. Поэтому я себе в актив записал и этот город. Ну, что побывал я в нём. — На «Воронеже» домой пойдём. — поручик кивнул на доброфлотовский корабль, что был пришвартован в порту. Да, в принципе, какая мне разница, на «Воронеже», так на «Воронеже». — Смотри, сам Рожественский с нами возвращается…
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (33) »