пыталась привлечь твое внимание, а не его.

Эд сглатывает комок в горле.

— Ты сумасшедшая.

— Иногда, — признаюсь я. Мне приятно говорить это кому-то, кроме моего терапевта, шептать правду этому незнакомцу. Как и в случае с Элейн, я осторожна. У меня есть доказательства, которые прикроют меня, запись на диктофон. Со своим терапевтом я говорю о щелчках в голове, об тяге к смерти и убийствах. Вот и все. Только о планах, не более.

— Я накачала его наркотиками, — признаюсь я. — Затем я порезала его.

Мои пальцы обводят горло Эда.

— Вот здесь. Он не мог сопротивляться. Транквилизатор в его пиве. Потом маленький кусочек...

Луч фонарика привлекает мое внимание. Эд начинает отступать назад, за пределы моей досягаемости. Я даже не успела поцеловать его, а он уже убегает.

— Кто здесь? Все в порядке? — Охранник, женщина лет сорока, не удивляет. Я видела, как охранники проходят мимо по ночам. К сожалению, она не из тех мужчин средних лет с брюшком. Женщина перед нами невысокого роста, но у нее хорошо видны сильные руки. Нет пивного живота. Нет легко манипулируемого мозга.

— Я... я так не думаю. — Я скрещиваю руки, как будто обнимаю себя, и отхожу от Эда, прежде чем указать на мертвого парня в кресле. — Он не отзывается! Я... Я не хочу подходить слишком близко, если он опасен, но что, если ему нужна помощь? Вдруг он уже мертв!

Я стараюсь сосредоточиться на том, чтобы мой голос дрожал. Дрожь говорит, что я безобидна. Трясущийся голос говорит, что я не виновна. Я добавляю взгляд страха в сторону Эда. Затем смотрю на охранника. Потом смотрю на Эда и вниз на землю. Надеюсь, она достаточно умна, чтобы понять, на что я намекаю.

Она подходит к телу парня.

— Сэр?

Когда она опускает руки, я думаю, она ожидает, что он пьян или потерял сознание. Я вижу тот самый момент, когда она понимает, что только что прикоснулась к мертвому человеку.

Я складываю руки, как будто нервничаю. Я тренировалась для этого момента годами, стараясь выглядеть невинной и испуганной.

Я хочу задать ей вопросы. У меня очень много вопросов. Она боится? Думает ли она, что это сделал Эд?

Сейчас она сканирует местность в поисках того, кого можно обвинить. Ее взгляд скользит мимо меня и моей дрожащей нижней губы. Эд, однако, удерживает ее внимание немного дольше.

— Мне так страшно, — шепчу я достаточно громко, чтобы Эд услышал. — Кто-то его убил!

Женщина-охранник достает свой телефон. Я знаю, что она делает, и часть меня хочет этого. Я хочу, чтобы приехала полиция, чтобы они сказали, что это сделал Эд, чтобы посмотреть, как далеко я смогу зайти, но я помню своего отца. Желание рисковать, всплеск адреналина и экстрим — вот почему он ушел. Он знал это. Он учил меня. Причина, по которой убийцы проигрывают в игре, в том, что они становятся слишком самоуверенными. Надо усмирить свой пыл.

Эд — переменная, и мне нужно разобраться с этим.

Охранник не сводит с нас глаз, но отходит назад, чтобы мы не слышали, как она зовет подмогу. Конечно, это также означает, что она не может услышать меня, если я буду осторожна.

Я не могу допустить, чтобы она вызвала полицию и все закончилось так быстро, поэтому беру ситуацию под контроль. Я достаю свой телефон и говорю Эду:

— Если она вызовет полицию, ты отправишься в тюрьму.

— Что..?

— Голосовая заметка, где ты мне угрожаешь. — Я протягиваю ему свой телефон с открытым аудио-файлом. — Останови ее!

Он останавливается на мгновение, словно что-то обдумывая а потом набрасывается на охранника. Он толкает ее в спину, и ее голова издает шум, как при ударе тыквы о тротуар. Толстая женщина падает. Внезапный порыв ярости. Там кровь, и я подхожу ближе.

Женщина еще дышит.

— Закиньте ее в воду. — Я не отворачиваюсь от нее. Она жива, но ненадолго. В этом есть что-то прекрасное. Это не так захватывающе, как когда мертвец перестал дышать, но Эд делает это.

Для меня. Только для меня.

Эд смотрит на меня, потом на труп в шезлонге. Он смотрит на раненую женщину-охранника. Оказавшись в воде, она начинает барахтаться, а грязная вода становиться серой от пятен крови, что вытекает из разбитой головы.

— Если ты хочешь, чтобы она тоже умерла, убей ее сама. Я не...

Я начинаю воспроизводить голосовую запись нашего разговора, когда мы стоим рядом с умирающей женщиной. На записи мой дрожащий голос рассказывает о ревности и подглядывании.

Я призываю его:

— Сделай это! Утопи толстуху!

Но он не реагирует. Вместо выполнения моей просьбы он разворачивается и уходит. Я слышу его шаги и думаю о том, что может произойти дальше. Он может пойти в полицию. Он может сделать вид, что ничего не произошло. Он может пойти за мной, потому что у меня есть запись. Может попытаться напасть на меня, чтобы забрать телефон. Я понимаю это и приветствую. Я чувствую прилив адреналина и волнение. Я впервые понимаю то, чему учил меня отец. Я чувствую себя близкой к нему так, как не чувствовала с тех пор, когда стояла рядом в лесу, перед вырытой могилой.

Я улыбаюсь, подхожу к отколотому бортику бассейна и несколько раз опускаю ногу на голову женщины-охранника. Она наконец-то замирает и перестает взбивать руками воду. Осматриваюсь по сторонам, убеждаюсь, что ничего не забыла, и отправляюсь в свою комнату ждать. Возможности почти не дают мне уснуть, но волнение, трепет первого раза, тот факт, что есть кто-то, кто знает мои тайны. Это именно то, о чем мой отец рассказывал мне в качестве сказки на ночь.

Я знаю, кто я.

— Папина дочка, — шепчу я ответ на вопрос, который он задавал каждую ночь. Он рассказывал мне истории о том, что он делал, как колыбельные, но те в которых волк побеждает. Мой отец обычно побеждал. Он рассказывал мне о каждой Красной Шапочке, которая проиграла.

Когда я стала старше, он показывал мне фотографии своих подвигов. Каждый раз он спрашивал меня, кто я. И был только один правильный ответ:

— Я папина дочка.

И теперь лежа на кровати и смотря в потолок, на мгновение я почти слышу его тихий голос:

— Ты такая же, как твой отец, Айрис. Ты будешь такой же, как я. Даже лучше.