Роман Елиава Как Ахиллес помогал Гомеру Илиаду писать

Когда солнце стало клонится к земле, а дневная жара стала спадать, вместе с легким ветерком в жилище поэта принесло голос его друга.

— Гомер, ты здесь?

— Да, Ахиллес, приветствую тебя, достойный муж и мой преданный друг, заходи скорее, не стой на этом солнцепеке.

— Ты прав, скорее в тень, — сказал вошедший Ахиллес, вытирая пот со лба, обрамленного поредевшими седыми волосами. Сегодня особенно жарко. Я принес вина, но оно совсем теплое.

— Я сейчас налью холодной воду из колодца, — ответил на это Гомер и вышел.

Ахиллес, кряхтя, ибо он был уже не молод, чтобы так далеко ходить по жаре, присел на табурет и огляделся. Он оторвал друга от работы, на столе лежали листы папируса, исписанные убористым почерком Гомера.

— Я вижу работа у тебя идёт, — сказал Ахиллес, когда вошел поэт с большим кувшином студеной воды.

— Да я закончил первую поэму и начал писать вторую, но пока не придумал для неё название. Нужно закончить Илиаду и рассказать, как мы все вернулись по домам после войны.

— Многие не вернулись, — мрачно вздохнул Ахиллес, он немного отдышался, встал и взял со стола посмотреть один из листов папируса. Оба Аякса погибли, хитроумный Одиссей так и не вернулся домой.

— Ты думаешь он ещё жив? — задумчиво спросил Гомер, разбавляя принесенное вино колодезной водой.

— Кто знает, кто знает, он очень умён, чтобы просто погибнуть или сгинуть где бы то ни было, — Ахиллес положил листок назад и почесал волосатую грудь под туникой.

— Я любил его, — сказал поэт, — но не стой друг мой, присаживайся.

— Все любили Одиссея, надеюсь, что он ещё жив, вернется к себе на Итаку, а затем поведает нам о своих приключениях. Да, наверняка, их было много.

— Могу себе представить, — медленно произнёс Гомер.

— Могу тебе поверить в этом, вы поэты славитесь своим воображением, — Ахиллес отхлебнул разбавленного вина. Уф, хорошо, попробуй Гомер.

Поэт задумчиво пригубил чашу и посмотрел на Ахиллеса, тому стало явно получше, он расслабленно сидел на стуле, небольшой животик выпирал из-под туники. Никто не молодеет.

— Но что привело тебя ко мне, мой друг, в столь жаркий день? — спросил Гомер.

— Я давно собирался. Слышал, что ты закончил Илиаду и её уже многие знают наизусть.

— Это так, нужно быстрее всё закончить, стар я становлюсь. Глаза уже подводят, боюсь ослепну раньше, чем закончу.

— Это я тоже слышал, — тяжело вздохнул Ахиллес, положив одну ладонь на свой животик. Но если такое и случится, то любой готов будет помочь тебе. Стать рукою великого поэта это честь.

Гомер отмахнулся, но было видно, что ему приятны слова друга.

— Визит мой как раз и связан с твоей поэмой, — продолжил Ахиллес.

— Как именно?

— Хотел я обсудить с тобой отдельные её моменты.

— Какие, например?

— Вот, в самом начале ты написал, если это верно мне прочитали:

На день десятый Ахиллес созвал народ,

по напущенью Геры.

Богини белокурой, что скорбию терзалась

по гибнущим данайцам.

Когда ж собранье стало начинаться,

явился и он сам, герой наш, Ахиллес,

ногами быстро семенящий.

— Всё верно, так я и написал, — подтвердил Гомер. Сама супруга Зевса направляла тебя.

— Так оно и было, я не возражаю, — сказал Ахиллес, — но ногами семенящий, Гомер, это повторяется потом сотню раз в поэме.

— Так и есть, ты прав. Но такова твоя походка, Ахиллес, ты быстро передвигаешь ногами, ходишь быстрыми мелкими шажками, семенишь. Все, кто знают тебя, отмечают это в тебе. А моё дело как поэта описать каждого героя поэмы, отметив его отличительные черты и характеристики.

— Но, Гомер, друг мой, ты же великий поэт, а Илиада монументальное произведение, которым будут восхищаться тысячи поколений наших потомков! И ты пишешь — ногами быстро семенящий! Разве это поэтично?

— Да, ты прав, — задумался Гомер. А если так:

В десятый день созвал всех Ахиллес на сбор,

ему внушила это Гера.

Богиня белокурая страдала, от гибели данайцев.

Когда народ уже собрался, то перед ним герой наш, быстроногий Ахиллес, мгновенно показался.

— Быстроногий Ахиллес, — смакуя произнес гость. Видишь, ты же можешь, когда захочешь, ты действительно велик. Смысл тот же, а как звучит. Быстроногий!

— Ну вот мы и разрешили нашу небольшую проблему, — сказал Гомер, довольный что угодил другу.

— Да, спасибо тебе, Гомер, только вот, есть ещё один момент.

— Какой момент? — нахмурился поэт.

— Он в гневе меч свой обнажил,

и тотчас же Атрида бы убил.

Но много было их вокруг, не победить,

был вынужден себя он усмирить.

— А здесь, что не так? Разве ты его убил? — изумился поэт.

— Да, ты прав, так и было, — начал успокаивать Гомера Ахиллес. Но выглядит это, как будто я, Ахиллес, равный богам, испугался обычных людей.

— И что ты предлагаешь?

— Перепиши эти строки, Гомер. Ты же сам говорил, что мною управляли боги. Гера, Афина.

Гомер задумался, а потом прочитал:

Он только меч огромный обнажил,

чтобы убить Атрида,

явилась перед ним Афина,

чтобы разум усмирить Пелида.

— Так подойдёт? — спросил поэт.

— Так гораздо лучше, — согласился Ахиллес, — получается это не я испугался Агамемнона, а сами боги спасли его от моего праведного гнева.

Гомер тем временем закончил исправления:

Ответил быстроногий Ахиллес богине,

как каждый день, как ныне,

я должен Гере и тебе внимать,

богинь великих волю исполнять.

Послушен я богам и гнев свой подавляю,

покорно меч свой острый опускаю.

— Теперь, ты наконец доволен? — спросил Гомер Ахиллеса, беря в руки чашу с вином.

— Конечно, о чем говорить, давай выпьем ещё вина, — ответил обрадовавшийся Ахиллес, подливая поэту. Но вот отрывок про дочь Брисея.

— Что ещё про Бресеиду? — Гомер остановился на глотке и отставил вино в сторону.

— Ты написал:

Возрадуйтесь завистники мои,

и вознесите славу Зевсу.

Но виноват во всем Атрид,

не бойтесь, ближе подойдите.

Он вас прислал за Брисеидой к Ахиллесу.

Патрокл деву вам отдаст,

вы с нею прочь тотчас уйдите.

— А здесь то, что не так? — взволновано спросил друга Гомер.

— Получается, как-то не хорошо. Не находишь? Агамемнон захотел забрать мою деву и забрал, без моего сопротивления. Я сам её отдал ему.

— Но так и было! — горячо воскликнул поэт. Разве нет?

— Конечно, так и было, — начал успокаивать друга Ахиллес. Не драться же нам с Агамемноном между собой из-за добычи! К тому же сама она была так себе, вся ценность только в том, что дочь жреца.

— Раз так и было, что же ты тогда хочешь?