- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (64) »
усмехнулся. Ирка так делала всегда, когда изволила дуться. А дулась она с завидной регулярностью.
Из зеркала заднего вида на меня смотрел молодой отец. Кто сидел передо мной, отсюда видно не было. Вероятно…
Стоп! Ирка? Отец? Неужели получилось? Я все еще боялся поверить своим глазам. Видимо, у меня изменилось лицо, потому что отец вдруг спросил:
— Олег у тебя все в порядке?
Я ответил поспешно:
— Да, пап, укачало только немного.
Мать не глядя протянула леденец, завернутый в синий фантик.
— Возьми, станет полегче.
И я, как послушный сын, зашелестел бумажкой.
* * *
В детстве мне очень нравился этот вкус. Хотя, почему в детстве? Все, Олег, все, пора отвыкать от стариковских замашек. Теперь не придется вставлять к месту и нет: «А вот в наше время!» Я едва не рассмеялся вслух. Теперь в этом «детстве» придется жить. И не кому-нибудь, а мне. Мне! МНЕ!!! Я развернул сине-розовый фантик, разгладил его на ладони, полюбовался на лайнер и прочитал: «Карамель взлетная!» Почему-то все считали, что леденцы помогают от тошноты. Кому-то они, и правда, помогали. Народ еще не успел узнать отрезвляющее слово «Плацебо» и свято верил в чудодейственные свойства разной ерунды. Внутренний циник тут же взял слово и напомнил мне, что в двадцать первом веке мало что изменилось. Люди любят, когда их дурят. И охотно ведутся на обман. — А мне? — Немедленно возмутилась Ирка. Мать тут же выдала конфету и ей. А во мне всколыхнулась давняя неприязнь. Всколыхнулась и пропала. Теперь, своим взрослым умом я прекрасно понимал, что это — обычная детская ревность. Но раньше она основательно отравляла мне жизнь. Леденец за щекой растекался приятной кислинкой. Я неспешно перекидывал его со стороны в сторону. Отчего-то вспомнилось, как отец купил копейку, как взахлеб рассказывал, какая у него чудесная ласточка, какой ему достался замечательный цвет. Практичный. Немаркий. Сплошные плюсы. Потом мы все, гуськом, бежали по лестнице во двор, чтобы лицезреть это чудо воочию. У подъезда стоял новенький жигуль. И я прекрасно помню лицо матери. — Это и есть твой красивый цвет? — спросила она изумленно. Отец слегка попритух. Копейка потом служила родителям верой и правдой лет пятнадцать. Пока ее не сменила пятерка. А цвет именовался оливковым. Сам отец им очень гордился. Мать же непременно морщила нос и обзывала его по-простому — болотным. Споры по этому поводу возникали с завидной регулярностью. На лицо наползла усмешка. Удивительно, что только не хранится в глубинах нашей памяти? Я покрутил ручку стеклоподъемника, высунул голову наружу и глянул на бок железного коня. Ну, точно! Болотный! И преисполнился гордости. Ха! Значит далеко еще до склероза! Значит, есть еще порох в пороховницах! — Олег! — Раздалось возмущенное. — Это что еще за дела? Кто разрешил тебе высовываться на ходу? Мама негодовала. Я поспешно нырнул обратно. — Прости, ма, больше не буду. Вырвалось это само самой. И стало отчего-то приятно. Сорок лет мама не беспокоилась обо мне. Сорок лет назад она просто вычеркнула меня из своей жизни. А тут… Я закрыл глаза и горячо подумал: — Спасибо, тебе, Господи. Спасибо, что принял мою никчемную жизнь в дар. Спасибо, что дал шанс все исправить. Я постараюсь тебя не подвести. Господь, как всегда, промолчал. Зато кто-то ткнул в бок. И Иркин голос зашептал: — Олежка, а что ты там увидел? Скажи! Ну, скажи! Мне тоже интересно. — Зайца, — ответил я, как можно серьезнее. А потом развел руки, на манер заправского рыбака и добавил: — вооот такенного. Ирка тут же надулась. — Олег! — Снова окликнула меня мать. — Прекрати ее дразнить. Я откинулся на спинку сидения и мечтательно улыбнулся. Эта поездка нравилась мне все больше и больше.* * *
По моим прикидкам прошло не меньше двух часов. В машине все время переговаривались. Я же большей частью молчал, стараясь вспомнить, как должен вести себя обычный советский пацан в возрасте шестнадцати лет. В голове было потрясающе пусто. Память отказывалась подкидывать нужную информацию. В голову лезла исключительно Вика. И я с ужасом и нетерпением думал о том, что снова встречусь с ней. Вика стала для меня недостижимым идеалом на долгие годы. Я представил себе нашу первую встречу и громко, совсем по-стариковски вздохнул. Мать поняла это по-своему. — Саш, — попросила она, касаясь отцовского плеча, — давай остановимся. Всем пора размяться. Да и перекусить не мешало бы. Отец наклонил голову и поцеловал ее пальцы. — Сейчас, где-нибудь встанем. А потом, глядя на нас в зеркало добавил: — Кустики всем нужны? — Мне! — Ирка с готовностью вытянула руку, совсем как на уроке. Я поймал в зеркале отцовский взгляд и кивнул. — Вот и хорошо. — Улыбнулся он. Подходящее место нашлось почти сразу. В десятке метров от шоссе начинался молодой лесок. На опушке его рос густой кустарник. С дороги к лесу вела основательно утоптанная тропа. Этой остановки я не помнил. И вообще не помнил многого. — Ира, — мать протянула руку, — пойдем. И дамы удалились. Батя любовно посмотрел им вслед, пробормотал: — Девочки направо, мальчики налево… И направился в другую сторону, бросив на ходу: — Олег, ты идешь? Я поспешил следом. На ногах у меня были кеды. Самое то для походов по лесу. На отце — смешные сандалии, надетые прямо на носок. Тоже неплохо.* * *
Этот лесок оказался довольно популярным местом. Повсюду валялись размоченные и подпорченные временем клочки газетки. У меня не возникало никаких сомнений, что употребили их исключительно по назначению. Зато нигде не видно вездесущих пакетов и одноразовой посуды. В лесу было чудесно. Тихо, свежо. Сквозь редкую листву пробивалось солнце. Мы прошли чуть глубже и неожиданно наткнулись на старый куст лещины, сплошь усыпанные орехами. — Ого, — сказал отец, — вот это мы удачно зашли. Он сорвал четверную гроздочку и протянул мне. — Давай, Олежка, пробуй. Ясное дело, что я бы прекрасно управился и сам. Но искренняя отцовская забота была приятна. Орех без усилия лопнул. Внутри оказалось ядрышко, еще молочной спелости, но уже довольно крупное. Отец разгрыз свой орех и довольно причмокнул: — Чистый мед! Давай наберем, порадуем женщин. Я с сомнением поглядел на пустые руки. — Куда? Батя задумался. — Сейчас, — вытащил из-за пояса рубашку и оттянул перед собой гамачком, — давай сюда. Рубашка была голубой, совсем светлой. Зелень орехов — сочной. Меня одолели сомнения. Умом я понимал, что таких мыслей у пацана быть не должно, но привычки так просто- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (64) »