Арнольд КАШТАНОВ ЗАВОДСКОЙ РАЙОН ПОВЕСТЬ

Глава первая Антонина Брагина

1

Она проснулась около шести и успела нажать кнопку будильника, чтобы звонок не разбудил мужа.

Каждое утро, просыпаясь, Тоня лежала несколько минут и старалась вспомнить что-нибудь приятное из того, что ждало ее сегодня. Иногда заботы заслоняли это приятное, и, спасаясь от них, можно было снова провалиться в сон. Чтобы этого не случилось, то, что надо было вспомнить, Тоня заготавливала с вечера.

Она поднялась, еще не проснувшись, бережно сохраняя в себе ожидание радости. Улица за окном была белой, пустой и тихой, в пятиэтажном доме напротив светилось несколько кухонь.

В Олиной комнате было совсем темно. Девочка спала, привалившись лбом к деревянным прутьям кроватки. Ножка ее, как всегда, вылезла из-под одеяла, и Тоня положила дочку удобнее.

В ванной она бездумно постояла в рубашке перед зеркалом, решившись, открыла кран холодной воды, плеснула на лицо несколько пригоршней и проснулась окончательно.

Форточка в кухне оставалась на ночь открытой. Холодно поблескивал белый и кирпично-красный пластик, никель ручек и кранов. Тоня любила свою кухню и любила этот час, когда никто не мешал, когда все спорилось и жизнь была простой и разумной. Бурлила на голубом огне вода, прыгала под струей из-под крана очищенная картошка, полз из мясорубки сочный красный фарш…

Тридцать пять лет. Не такая это уж и радость — тридцать пять лет, но и не будни. Каждый год в день ее рождения Степан оставляет на холодильнике подарок: духи и открытку. Знала, что на этот раз забудет. Собиралась как бы невзначай напомнить, да сама забыла. Может быть, и к лучшему. Пусть останется за ним этот должок, авось пригодится.

Пора было будить Олю. Хоть несколько секунд постоять над кроваткой..

— Оля, подъем!

И сразу начала ее целовать. Оля уползала от губ матери, зарывалась головой в подушку. Тоня смеялась, поднимала, прижимала к себе теплое льнущее маленькое тело, стаскивала с дочери пижамку.

— Одевайся скорее, соня!

— Мам-ма, ну мам-ма, что-то у меня живо-отик боли-ит…

Тоня понимала — дочка хитрит, чтобы поспать и не пойти в детский сад, и все-таки каждый раз пугалась: а вдруг сейчас Оля не обманывает? Но не подавала виду:

— Вот мама нашлепает сейчас, так все перестанет болеть.

— Но у ребенка болит живо-отик…

Точь-в-точь свекровь.

— А как ты себя чувствуешь, когда болит?

Когда-то у Оли действительно болел живот и на такой вопрос она, к восторгу бабушки, ответила: «Как будто меня волк ест». Теперь Тоня давала ей возможность повторить удачное слово.

— Как будто меня волк ест.

Губы девочки весело расползлись, ей уже не удавалось сложить их в печальную трубочку.

Тоня ловко одевала ее. Балует свекровь Олю.

Казалось, времени совсем не остается, однако она успела умыть дочку, одеться и в чистой, сияющей кухне оставила мужу аккуратно приготовленный завтрак.

На улице Оля молчала, обхватив мамину шею руками. Потом, когда Тоня устала ее нести, терпеливо бежала рядом, вцепившись в руку. Она понимала, что мама опаздывает, что сейчас не до нее, и каждое утро Тоня была благодарна ей за это понимание. Только перед зеленой калиткой детского сада Оля немножко похныкала, надеясь задержать мать. Пришлось прикрикнуть.

Через четверть часа Тоня уже не вспоминала о дочери. Она вбежала в цех за несколько минут до гудка, не переодеваясь направилась прямо на участок.

На плавке выпускали первый металл. С сухим треском вспарывали серый, пропыленный воздух оранжевые струи жидкого чугуна. Над ковшами ослепительным паром роились звездочки искр. Поднимались на свои площадки заливщики.

— Весна уже сегодня, Антонина, а?

Разве весна? Она и не заметила. Теперь уже только вечером узнаешь, какое время года на дворе.

Она перелезла через конвейер между формами ночной смены; формы еще дышали после заливки, дымили, пахли горелым мазутом.

Из-за стука формовочных машин все другие движения казались бесшумными. Бесшумно неслась вверх и вниз по десяткам резиновых лент жирная, курящаяся паром земля. Бесшумно вращались тяжелые катки в трехметровых чашах бегунов, разминали смесь. Бесшумно двигались редкие фигуры женщин в брезентовых комбинезонах. Одна из них что-то прокричала другой, но ее голоса не было слышно.

Тоня нагнулась к уху пультовщицы:

— Почему вторые бегуны стоят? Где Жанна?

— Ленту в подвале засыпало.

Пультовщица не отрывала глаз от стрелки прибора. На неподвижных ее плечах лежал слой молотой глины — сыпалось сверху.

Надо было лезть в подвал, по узкому трапу спускаться в квадратный люк. Белое облако пара и дыма, подсвеченное снизу, поднималось оттуда и скрывало нижние ступени. Тоня помедлила: жалко было пальто пачкать.

Внизу тянулись вдоль узкой бетонной галереи ленты с горелой землей. В нескольких шагах от люка все исчезло в плотном ядовитом дыму. Тоня шла согнувшись: чем ниже, тем прозрачнее дым. Сквозь шум цеха слышались удары кувалды по железу. Звук был еще далеким, когда перед Тоней в тумане возникла худая, детская фигура Жанны.

— Почему вторые бегуны стоят? — прокричала Тоня.

Жанна показала на уши: не слышно. Потом вверх: там поговорим.

После подвала воздух стержневого участка показался чистым и приятным.

— Двадцать седьмую ленту завалило, — сообщила Жанна, отряхиваясь. — Уже разгребают.

— Почему вторые бегуны стоят?

— Ой, — сказала Жанна, — стоят?

Ругать Жанну — себе дороже. Один раз Тоня не сдержалась, так та проплакала весь день, подала заявление об уходе. Они работают на пределе. Подмены нет. Вот не вышла сегодня на работу земледел Гринчук, некого поставить вместо нее, и стоят вторые бегуны.

— Туннельщицу поставь, — сказала Тоня.

— Все же ленту разгребают…

— Ладно, ты занимайся лентой, я поищу человека.

Тоня побежала в гардероб, надеясь застать кого-нибудь из третьей смены. В гардеробе было пусто и тихо, но в душевой шумела вода, и Тоня заглянула туда.

Утром в душевой холодно. От горячей воды поднимается пар, оседает крупными каплями на потолке и вспухшей краске труб. Под душем замерла разомлевшая худая женщина с выпяченным животом. Прибитые водой длинные жидкие волосы закрывали лицо, только торчал остренький кончик носа.

— Федотова, ты?

Женщина вздрогнула от неожиданности:

— Хто гэта?

Она потеряла равновесие, отступила в сторону, и вода забарабанила по плиткам пола. Женщина нащупала рукой гладкую