Лора Хэнкин Если весело живется, делай так

Посвящается моей матери, которая, как мне представляется, была добра к музыкантам в детском саду

Пролог

Ньюйоркцы — большие мастера делать вид, что ничего не замечают. Они игнорируют тех, кто докапывается до других пассажиров в метро, людей, расхаживающих с питонами на плечах, и всех, кто предлагает вместе пообедать на Таймс-сквер.

Но в знойный августовский полдень, когда город превратился в сплошной жаркий пузырь, женщина в шубе до пят, бежавшая по Мэдисон-авеню, прямо-таки требовала к себе внимания. Пока она неслась мимо в своем норковом коконе, истекающие потом посетители уличного кафе на Восточной девяносто четвертой улице не могли не пялиться на нее.

Не исключено, отчасти из-за запаха, исходившего от несвежего чернильно-черного меха, который она нацепила. К этому амбре примешивалось еще что-то тошнотворно-сладкое и неприятное. Рвота. Ее остатки запеклись корочкой вокруг рта женщины. Засохшие брызги застряли в волосах. Она не была похожа на человека, для которого этот запах был бы обычным. Судя по виду, деньги у нее имелись.

Может быть, все дело в гламурной детской коляске, которую она толкала перед собой. Коляска, этакий детский эквивалент «порше», плавно скользила по тротуару, только без ребенка внутри.

А может быть, все из-за за толпы злобных теток, что гнались следом.

Впоследствии, когда средства массовой информации только начинали истерию по поводу так называемых Ядовитых Мамашек на Парк-авеню, один свидетель заявил репортерам, мол, с самого начала понял — эти дамочки опасны. Он почувствовал это сразу, как увидел их, даже до того, как они запрокинули головы и хором завопили…

Глава первая

Вообще-то Клэр Мартин не собиралась кидаться под автобус. Если бы она упала как подкошенная и автобус выбил бы из нее дух, это событие не стало бы самым ужасным в мире.

По крайней мере, если бы она сейчас парила в вечном небытии, то ей не пришлось бы слышать песни группы «Бродяги» из каждого занюханного нью-йоркского бара. В четвертый раз это произошло вскоре после Нового года, когда Клэр сидела на высоком барном стуле в Верхнем Вест-Сайде, подчиняясь своему новому веселому ритуалу «напиться-и-забыться». Она наконец дошла до приторно-сладкого переломного момента, когда резкая ненависть к себе размякла, став похожей на желе, рядом замаячил кудрявый парень, и тут из динамиков раздалось начало узнаваемой песни «Глаза Айдахо», такое же резкое и вызывающее ярость, как мелодия будильника в «Дне сурка».

Она оторвалась от новой перспективы и перегнулась через барную стойку.

— Эй! — окликнула она бармена, который в ответ поднял палец, не прерывая разговора с посетителем средних лет, сидевшим через пару барных стульев от нее. Клэр на автомате отстучала на барной стойке запоминающееся начало песни, но тут же спохватилась и сжала ладонь в кулак. — Э-э-эй!

— Что? — сердито спросил бармен.

Клэр посмотрела на него, пытаясь сфокусировать взгляд. Это был здоровый хмурый мужик, похожий на медведя, его фигура тревожно расплывалась по краям.

— Можно перемотать эту песню?

— Нельзя, — отрезал бармен.

Клэр хотела было уйти, но Кудрявый заинтриговал ее, а тактика «трахнуться-и-забыться» нравилась не меньше варианта «напиться-и-забыть-ся». Она сглотнула, затем одарила бармена обаятельной, как она надеялась, улыбкой.

— Ну пожалуйста! Я была бы очень признательна!

Ее улыбка такая яркая и очаровательная, что в прошлом служила валютой и творила чудеса. В первые дни гастролей с этими самыми «Бродягами», томясь в микроавтобусе, который было не на что заправлять, музыканты потешались над ее улыбкой и отправляли в круглосуточные магазины, чтобы она добыла им что-нибудь перекусить в дорогу. Но этот бармен остался равнодушным. Он скрестил волосатые руки на груди.

— Мой бар — мой плейлист.

Клэр стиснула зубы, когда первый куплет плавно перешел в припев. Сидевшая рядом парочка начала танцевать, они в голос подпевали, а мужчина смотрел на свою спутницу с неподдельной любовью. В такие моменты Клэр думала, что, возможно, Бог действительно существует, но он не какая-то доброжелательная сущность и не строгий отец, а скорее ведущий шоу розыгрышей, только всеведущий. Бог в стиле Эштона Кутчера. Она сделала еще один большой глоток виски.

— Не козли, приятель, — проворчала она, когда бармен отвернулся. — Клиент всегда прав, верно?

— Я клиент, и мне нравится эта песня, — заметил мужчина средних лет с дальнего конца барной стойки.

— А зря, — буркнула Клэр, ощущая рвотный позыв. — Это просто трындец.

Она сделала пару неглубоких вдохов, чтобы справиться с паникой, и тут из динамиков донеслись голоса Маркуса и Марлены, слившиеся в гармонии. Черт возьми, они хорошо звучали вместе.

Посетитель средних лет, по-видимому завсегдатай этой дыры, скривился и понурился. Бармен заметил это, вытащил телефон и сунул прямо под нос Клэр, чтобы продемонстрировать песню, игравшую в приложении «Спотифай». Его палец завис над кнопкой перемотки на следующий трек. Затем он сознательно прибавил громкость. Звук стал таким оглушающим, что Клэр задохнулась. Она резко подалась вперед, чтобы отобрать у него телефон.

Когда бармен без всяких сантиментов выставил ее на морозную январскую ночь, Клэр поняла, что, возможно, безопаснее было пить в одиночестве в собственной квартире.

Через месяц ей позвонила двоюродная сестра Тея.

— Ну что, как ты там, упиваешься страданиями?

— Не думаю, что это подходящее слово, — процедила Клэр. — Звучит так, будто это мне доставляет удовольствие. Думаю, когда твоя группа добивается суперизвестности сразу после того, как избавилась от тебя, — это отличный повод стать затворницей.

Тея в ответ промычала что-то невнятное.

За последние пару лет Клэр провела так много времени в дороге, что единственное требование к жилью формулировалось так: квартира без соседей, где можно с порога снять штаны и завалиться в постель. Какая разница, что в ее «кухне» хватает места только для мини-холодильника и плиты? Она не собиралась готовить для себя любимой обед из пяти блюд. Кого волновало, что решетки на окне почти не пропускают дневной свет или что плакаты она приклеивает к стене скотчем, а не вешает в рамочку? Но теперь, выглянув из-под одеяла, Клэр обвела глазами крошечную студию, стопки коробок из-под пиццы, в которых начала расти плесень, баррикаду пустых пивных банок, разорванные обрывки записки от родителей: «Ты всегда можешь вернуться домой. Иисус прощает, и мы простим».