контейнеров.

Я даже не чувствую смущения, глядя на состояние моей комнаты. Подвесные и горшечные растения, разбросанные вокруг и отчаянно нуждающиеся в воде, пыль на полках, где хранятся различные таксидермические экспонаты, мусор на полу, разбросанная одежда.

Единственное, на что у меня хватило сил, — это покормить Альви. Его двухэтажный террариум — самая чистая вещь в моем доме. Я лучше забочусь о своей белой королевской змее, чем о себе.

Заставляя себя сесть, я пинаю пару грязных джинсов через всю комнату, пока тихо иду к своему шкафу, любуясь тем, что раньше было моим убежищем в комнате, а теперь превратилось в торнадо депрессии.

Это последнее помещение в домике, которое я переделала. Я облюбовала каждый сантиметр, не торопясь сдать в ломбард все золотые рамки для фотографий, на которых изображены различные виды жуков. Купила несколько черепов разных животных, которые аккуратно расставлены на моих книжных полках от пола до потолка. Я выбрала мебель, растения и даже черное бархатное изголовье, надеясь создать пространство, которое будет похоже на мое. Мой собственный маленький забытый уголок мира.

Целый год я потратила на проектирование и восстановление своего дома, но позволила ему превратиться в гнездо ненависти к себе. Я даже не могу заставить себя грустить об этом.

Не тогда, когда все кажется таким мрачным.

Я не хочу никого видеть и ничего делать. Зачем мне это, если я постоянно чередую тихую депрессию и безудержный гнев? Моя боль — это тропа войны, враждебное взаимодействие и постоянная потребность заставить всех вокруг почувствовать эту потерю.

Открыв дверцу шкафа, я быстро снимаю с вешалки черный свитер, прижимаю мягкий материал к носу и вдыхаю слабые остатки его одеколона.

Слезы застилают глаза, и я потираю кулаком грудь, чтобы унять начавшееся жжение. Я так отчаянно хочу верить, что он жив, что с ним все в порядке и он каким-то образом найдет дорогу назад.

Однако прошел уже месяц с момента убийства Мэй, а мы так и не можем найти след, по которому можно было бы пойти. У меня нет ответов, только жалкая надежда, что он где-то там, все еще дышит.

Не уверена, сколько я здесь продержусь — слишком долго, чтобы считаться здоровой для моего нынешнего психического состояния. Но как только я нахожу в себе силы спуститься вниз и порыться в шкафах в поисках чайного пакетика, я вскоре разочаровываюсь, обнаружив, что жестянка пуста.

Я бы рассмеялась, но юмор в этой ситуации угасает, когда я понимаю, что мне придется ехать в город, чтобы купить еще. На мгновение я думаю спросить Брайар, не могла бы она принести мне немного, и она бы принесла, но потом попросила бы остаться.

С мягкой улыбкой она проберется внутрь, Сэйдж на буксире, с тайником травы Рука, которую она украла, и мы проведем ночь на куче одеял перед моим телевизором. Все мы притворялись бы обычными студентами колледжа, в то время как мир за моей дверью падал бы в дерьмо.

Это было бы весело, и я почти собрала достаточно энергии, чтобы решиться, но она быстро исчезает. Мысленно я не смогу выдержать жалость в их глазах или быть очень хорошей компанией, потому что мне кажется невозможным скрывать свое беспокойство.

Я постоянно думаю о том, сколько времени пройдет, прежде чем я увижу его снова. Еще месяц? Годы? Никогда? Это кажется слишком тяжелой реальностью, и я хочу отложить принятие его смерти, но с каждым днем становится все труднее надеяться.

Схватив свое потрепанное клетчатое пальто, я сую ноги в желтые дождевые сапоги, которые стоят у двери. Бросаю быстрый взгляд на себя в зеркало у входной двери и морщусь от темных кругов под глазами.

Я уверена, что где-то в мире готическое кружевное платье, которое я надела на похороны, в сочетании с этим пиджаком и этими сапогами — это высокая мода.

Здесь вряд ли кто-то обратит на меня внимание достаточно долго, чтобы заметить.

Не знаю точно, почему я надела его сегодня утром, может быть, чтобы вспомнить. Чтобы погоревать или почувствовать боль утраты. Я всегда любила погружаться в жалость к себе.

Высокий кружевной воротник, обхватывающий мою шею, царапает кожу, когда жар от машины бьет мне в лицо. Я тихо еду сквозь снежный шквал, наблюдая, как солнце уходит, позволяя темноте пропитать сосны.

Мне приятно видеть, что парковка пуста, за исключением нескольких машин. Только бы флуоресцентные лампы в магазине не были такими чертовски яркими. Чувствуя себя вампиром, когда свет обжигает кожу и глаза, я пытаюсь защититься от резкого свечения.

Обычно я часами сижу в магазине, блуждая по проходам и открывая для себя новые продукты, на которых можно зациклиться, или сладости, которые я еще не пробовала. Сейчас же все, чего я хочу, — это вернуться домой, завернуться в одеяло и проспать следующие полвека. Может быть, когда я проснусь, все закончится. Гало будет уничтожен, убийца-подражатель окажется за решеткой, а мои друзья будут счастливы. По крайней мере, мы все обрели бы покой.

Я жую нижнюю губу, пытаясь решить, какой вкус чая хочу попить в течение следующей недели. Lady Grey, Chai, Lemon Delight, Ginger Black, English Breakfast, Pomegran…

Тяжелые ботинки стучат по кафельному полу, мокрые от снега снаружи. Я не могу объяснить, откуда знаю, но я чувствую тот момент, когда человек поворачивает в проход. Волоски на моей шее встают дыбом, сердце бьется чуть быстрее.

Звук движущейся тележки эхом отдается в моих ушах, и я молча поворачиваю голову. То, что я обнаруживаю, становится для меня сюрпризом.

В накрахмаленной рубашке на пуговицах и брюках, насвистывая при каждом шаге вперед, стоит человек, который преследовал меня во сне.

Первый игрок.

Человек, который привязал меня к стулу, избил до синяков и попытался утопить, прогуливается по проходу с вялой уверенностью. Не подозревая о моем присутствии, он выглядит как обычный парень, только что пришедший с работы и заглянувший в магазин, чтобы захватить какую-нибудь вещь, о которой ему написала жена. Или, может быть, его муж. В любом случае, вокруг его пальца обернута золотая лента, означающая, что он кому-то принадлежит.

Даже такой мерзкий человек, как он, принадлежит другому человеку, и может быть, не единственная причина, но он — часть того, почему я не разделяю это качество.

Почему человек, который принадлежит мне, больше не здесь.

Он, должно быть, чувствует мой взгляд, потому что оглядывается по сторонам, пока мы не устанавливаем зрительный контакт. В глазах вспыхивает узнавание, и становится очевидно, что он знает, кто я. Голод закипает в моем желудке, а знакомый зуд начинается на кончиках пальцев.

Я чувствую, что моя