моему.

Я отмахиваюсь от нее, ни о чем не думая.

— Ничего важного. Возвращайся в постель, пожалуйста.

Широкие глаза Кэла переместились с Ками на меня.

— Кто это, блять, такая, и почему она называет тебя мамочкой?

— Не ругайся в присутствии моего ребенка, — мой шепот больше похож на шипение.

— Ребенка? Сколько ей лет? — Кэл спотыкается о свои ноги, пытаясь отойти от меня, но быстро восстанавливает равновесие.

— Пять! — Ками поднимает руку, как будто ждет, что кто-то похвалит ее.

Весь цвет исчезает с его лица, когда он тянется к стене.

— Пять. Это… она… мы…

— Это не… — мой ответ прервался, когда его глаза закатились к затылку.

У него подгибаются ноги, и он падает вперед.

— Черт! — я тянусь к нему.

Наши конечности переплетаются, и мы оба падаем. У меня перехватывает дыхание, когда я врезаюсь в изношенный деревянный пол. Голова Кэла ударяется о мой живот, что больнее, чем ожидалось, но смягчает его падение. Я не успеваю поймать его голову, прежде чем она скатывается с моих колен и ударяется об пол. Кэл не вздрагивает, так как лежит на полу, полностью потеряв сознание.

— Черт. Это должно быть больно, — я перекатываю его безвольное тело, а затем поднимаю голову к себе на колени.

— Оооо. Мамочка должна положить деньги в банку ругательств.

У меня такое чувство, что банка ругательств — это наименьшая из моих забот, когда Каллахан Кейн снова ворвался в мою жизнь со смертельной улыбкой и большими проблемами.

Глава 2

Кэл

Я моргаю, глядя в потолок, и жду, когда размытая люстра сфокусируется. Проходит минута, прежде чем мое зрение проясняется, хотя в мозгу по-прежнему царит беспорядок.

Почему я на полу?

— О, слава Богу, ты очнулся. Ты в порядке? — Лана наклоняется вперед.

Ее темные волосы касаются моего лица, щекоча кожу. Она пахнет печеньем сникердудль¹, напоминая мне о поздних вечерах, когда мы вместе не спали до комендантского часа и ели сырое тесто для печенья, сидя на причале. Моя попытка сдержаться, чтобы не сделать еще один глубокий вдох, проваливается, и я снова вдыхаю ее аромат.

Я не могу вспомнить, когда в последний раз мечтал о Лане. Месяцы? Годы? Этот сон более яркий, чем все предыдущие, он передает мельчайшие детали, такие как крошечное родимое пятно на ее шее в форме сердца и шрам над губой.

Я протягиваю руку, чтобы провести кистью по слабой белой отметине над ее губами, отчего кончики моих пальцев покалывает. Мир перестает существовать вокруг меня, когда ее взгляд встречается в моим.

Боже. Эти глаза.

Ее карие глаза напоминают мне почву сразу после дождя — они такие темные, что при определенном освещении кажутся черными. Это недооцененный цвет, который соперничает со всеми остальными, хотя Лана никогда с этим не соглашалась.

Мой большой палец случайно задевает ее нижнюю губу, вызывая резкий вздох.

— Что ты делаешь? — она отстраняется.

Я вздрогнул от резкой боли, просверлившей дыру в задней части моего черепа.

Ты не спишь, тупица.

— Мне жаль. Я не хотела сделать еще больнее, — она поднимает мою голову со своих коленей. — Сколько пальцев я показываю?

— Три, — ворчу я.

— Какой сегодня день?

— Третье мая.

— Где мы сейчас находимся? — ее ногти царапают мою голову, посылая искры вниз по позвоночнику.

— Черт, — шиплю я.

— Больно? — она повторяет то же движение. Моя кожа горит от ее прикосновений, и тепло распространяется по моим венам, как лесной пожар.

— Прекрати. Я в порядке.

Я отстраняюсь и скольжу по полу, пока моя спина не упирается в стену напротив нее. Несмотря на расстояние, я чувствую пряный запах корицы ее геля для душа, который прилипает к моей одежде. Это тот самый гель, который вызывает привыкание и которым она пользуется уже много лет.

Я делаю еще один глубокий вдох, потому что, очевидно, мне нравится мучить себя.

Боже. Ты жалок. Я бьюсь головой о стену, и она болит в ответ.

— Вот, мистер. Для вашего бо-бо.

О, черт.

У Аланы есть дочь. Пятилетняя девочка с грязно-светлыми волосами и большими голубыми глазами, жутко похожими на мои. Когда я сижу, мы почти одного роста, хотя под этим углом у нее есть пара лишних дюймов.

Ребенок Аланы — возможно, мой ребенок — смотрит на меня круглыми глазами, в пижаме, которая застегнута неправильно. Цвет ее волос граничит со светло-коричневым, большинство волнистых прядей выпадают из ее небрежного хвоста.

Она моя?

Боже, надеюсь, что нет.

Мысль дерьмовая, но верная. Я еще не готов стать отцом. Черт, я не уверен, буду ли я когда-нибудь готов. До этого момента я был доволен тем, что стал крутым дядей, который не смог устроить свою жизнь настолько, чтобы иметь детей. Как я могу, если я способен сделать для себя только самый минимум?

Ребенок трясет перед моим лицом пакетом со льдом, подпрыгивая на кончиках пальцев ног. Я бездумно протягиваю руку и беру его у нее.

— Вы в порядке?

Я вздрогнул от звука детского голоса. Он напоминает мне голос Ланы, вплоть до легкого хрипа. Голова снова начинает кружиться.

Лана поднимается и целует макушку своей дочери.

— Спасибо, детка. Очень мило с твоей стороны помочь ему.

— Нам нужен врач?

— Нет. Ему просто нужно немного отдохнуть.

— И что-нибудь покрепче, — ворчу я.

Лана поворачивается к дочери.

— Видишь? Он достаточно здоров, чтобы снова принимать плохие решения. Все в порядке.

Ее нос подергивается.

— Это бессмыслица.

Лана вздыхает.

— Я объясню тебе утром, mi amor — моя любовь.

— Но…

Лана показывает в сторону лестницы.

— Vete a dormir ahora mismo — Иди спать прямо сейчас.

Боже. Она выглядит и звучит так же, как ее мать.

Может быть, потому что она и есть мать.

Мое тело онемело.

У тебя сердечный приступ?

Судя по тому, как покалывает левую руку и кажется, что сердце может выскочить из груди, я бы не стал этого исключать.

Ребенок показывает на меня пухлым пальцем.

— Он выглядит не очень хорошо.

— С ним все будет в порядке. У него просто болит голова.

— Может, от твоего поцелуя все пройдет, как с моими бо-бо.

— Нет, — говорим мы с Ланой одновременно.

— Хорошо. Никаких поцелуев, — ребенок скрещивает руки, надувшись.

Лана переводит взгляд на мой рот. Ее язык выныривает, чтобы провести по