танцовщицы — она похожа на ожившую скульптуру Дега. Приближаясь к ней, я чувствую знакомый укол зависти. Я предпочла бы все лето дополнительно заниматься биологией, лишь бы не выставлять напоказ свои ляжки, но это цена танцев, и я готова ее платить.

— Меган!

— Эвер, ты все-таки улизнула!

Она машет мне рукой и поправляет ярко-голубую сумку, соскальзывающую с узкого плеча. По ее пальцам струятся рыжевато-каштановые волосы.

— Привет, Меган, — задыхаясь, говорю я.

— Переодевайся быстрее. — Подруга сует мне в руки мою сумку, которую я оставила в ее машине на прошлой тренировке, чтобы та не попадалась маме на глаза. — Стадион понадобится Стайкмену для какого-то собрания. У нас всего час.

— Меган! — Я хватаюсь за свою сумку, как за спасательный круг. — Меня приняли в Тиш.

Древки с грохотом падают на асфальт, а Меган визжит так громко, что ее, наверное, слышно на Манхэттене. Меня окутывает вихрь кудряшек и аромат розмарина.

— Как? Когда?

— Только что.

Я дрожу, словно несколько дней ничего не ела. Я сунула письмо под подушку, но черные строки навечно отпечатались в моем мозгу: «Мы рады зачислить Вас на танцевальное отделение…»

— Они, видимо, прислали и мейл, но я после окончания учебы и не подхожу к компьютеру. А ответ надо дать до следующей пятницы. Прямо не знаю, что делать.

— Родителям ты, естественно, не сообщила?

У меня трясутся руки.

— Я спустилась по водосточной трубе прежде, чем они успели ко мне прицепиться.

— Эвер! — Меган берет меня за плечо и тянет к школе. — Надо бы тебе прекратить занятия. Если сломаешь ногу — как тогда будешь танцевать? А вдруг ты надолго сляжешь?

— Я не собираюсь ломать ногу.

Меган хмурится.

— Значит, Тиш. Ты туда хочешь?

— Не знаю. Даже притом, что это кажется абсурдным, правда? Мне ведь прямая дорога в медицинский. Ты же знаешь, как моя мама относится к танцам — практически как к проституции: вертеть задом большого ума не надо. В любом случае Тиш мы позволить себе не сможем. Узнай мои предки, что я подала заявление и меня приняли…

— А финансовая помощь?^[3]

— Этого недостаточно. В письме упоминалось про стипендию.

— Ее выплачивает Тиш?

— Нет, Творческая ассоциация^[4]. В следующую субботу, после того как выступим на параде, мне нужно будет пройти прослушивание в Кливленде. В час тридцать.

— Номер балетный? Джазовый? — Меган так яростно вцепляется в меня, что даже больно.

— Какой угодно.

— Как насчет нашего танца? Ты сама его поставила — это же что-то значит, верно? Хорошо бы показать дуэт!

— У меня больше ничего и нет!

Меган хмурится, напряженно размышляя.

— Нам придется ехать с городской площади на такси. Вот черт! — Она толкает меня в сторону душевой. — А теперь нам действительно пора тренироваться. Иди переодевайся!

Через пять минут мы уже сидим спина к спине на траве. Я поднимаю стеклопластиковое древко, чтобы образовать с Меган треугольник в исходной позиции. Внутри меня, как мед, разливается знакомое тепло: предвкушение чеканного ритма.

Низкие ноты духовых.

Мы разгибаемся, словно распускающиеся цветы. Выпрямляем ноги. Черные полотнища флагов, прорезанные молниями, сливаются воедино в лучах восходящего солнца. Мы становимся рядом, разворачиваем флаги в противоположных («Черт, не туда», — извиняется Меган) направлениях, салют в обе стороны, разворот, медленное вращение, еще одно, потом быстрее, пробуждение.

Тут музыка взрывается — и мы тоже.

Я делаю пол-оборота. Вихрь, поднимаемый зеркальными движениями Меган, треплет мои волосы. Черно-золотой винил хлопает у меня над ухом, когда я подбрасываю свой флаг в небо и делаю двойной пируэт, ноги топчут газон, черные пряди волос хлещут меня по лицу. В воздухе разносится аромат травы, и я так остро ощущаю его, — танцуя, я с небывалой полнотой воспринимаю все вокруг.

Меган врезается в меня, древки флагов скрежещут.

— Прости! — кричит она. — Что дальше?

Меган всегда заранее продумывает следующий шаг. Мне никогда не приходится этого делать. Тело само знает, какую фигуру исполнить, с какой энергией и темпом двигаться в пространстве.

— Большие круги, — выдыхаю я. Моя рука скользит к концу древка.

Мелодия приближается к завершению, мы делаем пируэт порознь, покачивая бедрами чуть сексуальнее, чем это дозволяется родителями. Наши флаги парят в вышине, синхронно вращаясь — раз, другой, — затем мы проносим их над землей и возвращаемся к центру, где я падаю на колени и вскидываю руки.

— Извини, я налажала в переходе, — стонет Меган и выключает камеру, на которую мы записываем генеральную репетицию.

— Ладно. Прогоним еще раз.

Тяжело дыша, я падаю на спину. Волдыри на руках ноют — такова цена нескольких часов работы со стеклопластиковым древком, а нам еще многое предстоит сделать. Но пока мое лицо щекочут травинки, сердце в душераздирающем ритме рикошетом бьется о грудную клетку.

Может, это мое будущее? Сплошные танцы и эта текучая истома — а не хождение по пропахшим антисептиком больничным коридорам?

— Слушай, ты настоящий хореограф. — Меган хватает мою бутылку с водой и делает большой глоток, прежде чем передать ее мне. — Как только мы обкатаем этот номер для выступления на площади, предложения с Бродвея так и посыплются.

— Ха!

Я брежу мюзиклами; танцевать на Бродвее — моя заветная мечта. Меган, конечно, просто шутит, но от одной мысли об этом кружится голова.

— Серьезно! Как ты все это придумала? Мы такие классные!

— Были бы мы ведьмы с зелеными волосами, ты бы тоже так сказала. Все как-то само собой получилось. Твоему отцу надо дать медаль за то, что он добыл для нас место на параде.

— Ну, его фирма уже десять лет выступает спонсором. Пора бы уже что-то с этого поиметь.

Меган стаскивает золотую ленточку с коробки шоколадных конфет «Мэлли», нашей главной награды на время передышки.

— Жаль, что тебе не удалось выступить в весеннем шоу. Тот номер был лучшим. И его наполовину поставила ты! — Она сует в рот трюфель. — У меня до сих пор в голове не укладывается, как твоя мама