Стратагемы заговорщика

Действующие лица

Двор Прозорливого:

Джал Канур, двадцать второй Смотрящий-в-ночь, Прозорливый — правитель Удела Духов;

Дарсен Тагар — командующий гвардией правителя;

Улагай Дамдин — личный прорицатель правителя, его агент по особым поручениям.

Шаманы Бириистэна:

Аюш Токта, бириистэнский законоучитель — правитель провинции и верховный шаман городского святилища;

Улан Баир, первый гранильщик — руководитель сургуля, т. е. училища шаманов-чиновников, и главный советник Токты;

Темир Буга, первый плавильщик — главный наставник воинов в бириистэнском сургуле, второй советник Токты;

Айсин Алдар — наставник внешней гармонии шестого ранга, куратор постройки парового буксира, отец Айсин Тукуура.

Бэргэн Найрана — жена Айсин Алдара из древнего шаманского рода Бэргэнов.

Кумац — младший плавильщик, офицер городского гарнизона.

Лучшие выпускники бириистэнского сургуля — "избранники Дракона":

Айсин Тукуур — сын Айсин Алдара, знаток церемоний третьего ранга;

Улан Холом — сын Улан Баира, дозорный Ордена Стражей;

Дзамэ Максар — оружейный наставник третьего ранга, ученик Темир Буги.

Дети и домочадцы Темир Буги:

Темир Илана — знаток внутренней гармонии (т. е., лекарь) третьего ранга, выпускница толонской медицинской школы, член толонского революционного подполья;

Темир Айяна — девушка с колдовскими способностями, за которой охотится Улагай Дамдин;

Высокий Пятый — островитянин-вольноотпущенник, бывший начальник телохранителей Темир Буги.

Прочие:

Аман Дарга — один из главарей восстания «Детей Грома».

Брат Ринчен — офицер Ордена Стражей.

Ган Бэлиг — законоучитель Баянгола.

Гурбан — хранитель священного сада в Улюне.

Ветер перемен

Усталое Светило тяжело оперлось об острые зубцы Гребня Дракона, торопливо выливая остатки света и тепла на гранитные скалы, лесистые склоны и кремово-жёлтые глинобитные стены Внешнего города, чтобы тронуться дальше налегке. Генерал Дарсен Тагар, первый полководец Смотрящего-в-ночь, привычным взглядом наблюдал, как тени хребта тянут свои жадные пальцы к обитым медью воротам, а вдоль дороги, силясь разорвать их объятья, загораются факелы и костры. Скоро они сольются в узкий огненный ручей, ползущий вопреки природе вещей не вниз, но вверх по крутым склонам пика Уединённого Созерцания.

Строительство башни Небесного Узора не прекращалось ни днём, ни ночью, пожирая камень, бронзу, железо, драгоценный корабельный лес и жизни рабочих. Уже три раза конструкция обваливалась, не выдерживая веса огромной подзорной трубы, которую строители силились втащить на верхний, тринадцатый, ярус. Инструмент весил около тридцати тонн — гораздо меньше, чем главный колокол Святилища, но его вытянутая форма неумолимо смещала центр тяжести конструкции. Трое наставников внешней гармонии лишились из-за этого головы, а их семьи отправились в шахты восполнять потери казны.

Генерал горько покачал головой. Ему не нравилось увлечение правителя мистикой и расплодившиеся из-за него во дворце проходимцы и шарлатаны. По мнению Тагара для войны с внешним врагом вполне хватало видимых примет и знамений, работавших десятилетиями. Чего было явно недостаточно — так это хороших ружей, крепких пушек и быстрых кораблей. Когда-то это понимал и Джал Канур, нынешний Смотрящий-в-ночь. Когда-то они понимали друг друга с полуслова, сражались с заморскими колдунами плечом к плечу и стали названными братьями. Но потом, на далёких островах, случилось проклятое чудо, разбудившее в душе правителя ненасытную жажду тайных знаний. Жажду, которой тут же воспользовались Трое Ближайших, чтобы оплести разум Канура паутиной лукавых слов и одурманить его тело миазмами ядовитых эликсиров. Мог ли тот, кто называл себя Прозорливым, не замечать этого? Порой генералу казалось, что Канур всё видит, и специально позволяет прочим мухам — всем этим прорицателям, созерцателям и книжникам — отвлекать троих пауков своим жужжанием. Порой Дарсен Тагар терял надежду, и только клятвы, данные на поле боя, удерживали его от бунта.

В конце концов, вся эта возня угрожала мирским и духовным основам государства. Разве не покарал Великий Дракон горделивых предков, чьи дворцы и обсерватории парили прямо в небесах? Многими знаниями кичились те люди, но это не спасло их разум от чар живых камней, а дома от огненной ярости падающих звёзд. Старый мир рухнул, от него остались лишь волшебные сказки, переплетённые с наставлениями первого Смотрящего-в-ночь. Теперь его называли Стальным Фениксом, этого посланника Дракона, что говорил с духами, поднял людей на битву с живыми камнями, отбил у них Священную Столицу и обещал возвращаться вновь и вновь, чтобы вести человечество к новым свершениям. Двадцать одно воплощение Прозорливого успело с тех пор прийти и вернуться в страну духов, нынешний правитель считался Двадцать Вторым. Каждый раз Трое Ближайших искали возрождённого по всей стране, ведь именно в них жила память ближайших соратников Первого… Или так они говорили.

Видя дела троих высших сановников, Дарсен Тагар часто в том сомневался. А если трое пауков были самозванцами, что мешало им выбрать обычного слабовольного человека, которым удобно управлять, оставаясь в тени трона? Когда-то генерал Тагар верил, что этого не допустит Лазурный Дракон. Но не была ли его вера столь же наивной, как страх простолюдинов перед живыми камнями — неповоротливыми морскими зверями, любящими погреться на прибрежных валунах? Тагар убил достаточно этих существ, чтобы сомневаться в колдовских способностях, о которых твердили хранители заветов. Уродливые твари, пожалуй, были смышлённей водяных буйволов и метко швырялись камнями, но…

— Мой генерал, — прервал бег его мыслей почтительный полушёпот ординарца, — ритуал близится к концу.

Генерал непроизвольно сморщил нос. Одна мысль о едких испарениях киноварных снадобий, смешанных с дымом благовонных палочек, рождала тошноту. Обычно Прозорливый разрешал начальнику своей стражи появляться в самом конце алхимических ритуалов, чтобы вынести полубесчувственного правителя из Зала Созерцания. Но сегодня Тагару было велено вернуться раньше.

— Солдаты готовы? — буркнул Дарсен Тагар.

— Да, храбрейший! — отчеканил ординарец.

Первый полководец сжал губы и повернулся к садам Внутреннего города, из тёмной чащи которых вздымалась в алеющее небо рукотворная скала древнего Святилища. Вырезанные