— Вот и финал для пьесы на две роли… Мы стоим на сцене и ждем, когда зал взорвется аплодисментами. Взорвется…
— Нет, все только начинается. Впереди долгий, утомительный, но счастливый путь. И мы умрем лишь в конце его, не сейчас. И я буду любить тебя всегда.
— И я тоже, — прошептала Вера, прислонившись к нему плечом.
Капитан встрепенулся, ему постоянно чудились какие-то шорохи. Вскинув в правой руке автомат, он в левой зажал пульт, готовый в любой момент надавить на кнопку.
— Может быть, попробовать с ним заговорить? — чуть слышно спросила Вера.
— Он ненормальный. Разве ты не видишь?
— И все-таки. Осталось же в нем что-то человеческое?
— Вряд ли. Это убийца. К тому же лишенный разума. Зверь.
— И звери иногда становятся ручными. — Прежде чем Гавр успел остановить ее, она крикнула: — Эй, вам не надоело играть в эту игру?
Автомат дернулся в их сторону, а капитан осклабился, но ничего не ответил. Взгляд его блуждал в каких-то дебрях, из которых он никак не мог выбраться.
— Вы слышите меня? Вам не хочется говорить? — продолжила Вера. — Я понимаю, вы устали, утомлены, вам все надоело. И вы хотите взорвать весь мир, лишь бы прекратилась эта пытка. Вас обидели люди — и вы ненавидите их, ненавидите себя. — Голос ее звучал спокойно, легко, безмятежно, словно она не стояла под дулом автомата, а разговаривала со своим хорошим приятелем.
Гавр с удивлением слушал ее, да и капитан чуть наклонил голову вбок, как собака, пытающаяся уловить знакомые звуки, интонацию в голосе хозяина.
— Вас обманывали всю жизнь и подвели к краю пропасти, а теперь подталкивают в спину: прыгайте! Они вели вас с повязкой на глазах, они заставляли вас делать те вещи, которые вы не хотели делать, потому что вы сильный, умный, добрый человек, никто не сломал вас и не сломает. Вы любили и будете любимы, любовь ждет вас, она таится в вашем сердце, не прячьте ее, не зажимайте ее ростки, дайте ей распуститься, вырваться на волю, и вы освободитесь от наваждения, с ваших глаз спадет пелена, вы увидите, что мир прекрасен, вы вырветесь на свободу, к солнцу, свету… — Вера все говорила и говорила, а капитан прислушивался к ней, опустив автомат на колени. Левая рука его по-прежнему держала пульт с кнопкой.
Краем глаза Гавр заметил, как на галерее мелькнула тень человека с винтовкой, и он весь напрягся в ожидании.
— Ваши раны пройдут, затянутся, их смоет дождь, вы очиститесь ключевой водой, рассеете тьму и снова увидите утро наступающего дня, чудесное утро с обжигающей росой, запахом полевых трав, уходящим горизонтом, благодатью небес, с верой в жизнь, и вас встретят как друга, как самого любимого человека…
Дуло винтовки высунулось на несколько сантиметров из-за перил, а капитан опустил левую руку, разжав ладонь с пультом. Глаза его были закрыты, и — невероятно — по щекам текли слезы. Он словно бы очнулся от околдовавших его чар.
— Не стреляйте! — крикнул Гавр. Но было уже поздно. Пуля вошла ровно над переносицей. Голова капитана откинулась назад, а тело изогнулось на полу. И тотчас же изо всех дверей высыпали вооруженные люди в бронежилетах. Их было почти столько же, сколько до этого публики на телепередаче. Они заполнили весь зал, взорвав тишину, в которой плыл голос Веры. Крича, суетясь, — не хватало только победного салюта.
А два человека на яркой сцене, обнявшись, смотрели в глаза друг другу. И они оставались одни…