- 1
- 2
Мак Рейнольдс «Чёрт работу найдёт» Mack Reynolds «The Devil Finds Work» (1950)
«Разумеется, он был бы практичен»— Нет, — объявил поэт, немного подумав. — Сказать по правде, я никогда по-настоящему не верил, что она есть у меня, да и у кого-либо ещё, если уж на то пошло, но когда я узнал, что у меня есть душа, то у меня определённо нет желания её продавать. — О, перестань, — успокаивающе произнёс Мефистофель. — Если ты был совершенно счастлив в прошлом, даже не зная об этой… э-э… собственности, почему тебе так не хочется с ней расстаться? По хорошей цене, конечно. — Он с удовлетворением затянулся своей питтсбургской сигарой, думая, что высказал чертовски верную мысль. Поэт упрямо покачал головой. — Если бы душа не представляла значительной ценности, ты бы не захотел её купить. И, чтобы не менять тему, с чего ты взял, что я был счастлив в прошлом? Его лицо приняло одухотворённое выражение, которое демон нашёл несколько более тошнотворным, чем обычно. — Ну вот, — воскликнул Мефистофель, — ты сам это признаёшь! До сих пор твоя жизнь была менее чем удовлетворительной. Ну же, давай не будем опускаться до обычного торга; я предлагал десять лет всего, чего пожелает сердце. Сойдёмся на двадцати? Поэт провёл изящной рукой по длинным светлым волосам и усмехнулся. — Что именно ты подразумеваешь под «желанием сердца»? Кончик дьявольской сигары горел красным. Будучи чертовски умным, демон заранее положил в карман запасную. — Только то, — быстро проговорил он. — Что хочешь ты больше всего в жизни. Глаза поэта затуманились. — Я хочу, чтобы стихи мои произносились всеми устами, чтобы слова мои были услышаны всеми ушами… — Вот именно, — сказал Мефистофель. — С моей помощью так и будет! Сказать по правде, он начал сомневаться в необходимости болтания этого придурка в низах до конца вечности; место становилось довольно многолюдным, дела шли хорошо настолько, что он редко прибегал к подобным сделкам. Однако был задействован ещё один фактор, что должен был принести ему известность в лучших стигийских кругах. Поэт ещё немного поразмыслил, затем медленно изрёк: — Если бы я принял твою помощь, прославилась бы не моя работа, а твоя, и вообще я не особенно склонен сотрудничать с дьяволом. Демон раздражённо затянулся сигарой. — Чепуха, — отрезал он. — Неужели ты думаешь, что я стал бы утруждать себя написанием стихов? Единственный вид поэзии, который мне когда-либо по-настоящему нравился, — это определённый тип лимериков. — Его смуглое лицо немного просветлело. — Кстати, — продолжил он, — мой любимый начинается словами «Жил-был один парень из Кента»… Поэт зажал уши руками. — Пожалуйста, — деликатно пробормотал он. — О, прекрасно, — раздражённо сказал Мефистофель, — но я заинтересован в продвижении твоей карьеры. Ты напишешь стих; а я позабочусь, чтобы он дошёл до публики, и с хорошей выгодой для тебя. Поэт скорчил гримасу. — Но если в моей поэзии есть зачатки величия, то зачем мне твои услуги? Он широким, хотя и изящным жестом указал на студию на чердаке, где они беседовали. — Я не останусь здесь надолго, если моё имя однажды… Демон фыркнул. — Болтовня! Если человек потенциально великий поэт, это не значит, что его стихи когда-либо будут написаны, или, даже если это так, что они будут восприняты со всем заслуженным одобрением. — Я… я не думаю, что понимаю тебя. Мефистофель нетерпеливо взмахнул рукой. — Возьми ваших выдающихся поэтов романтического периода — Байрона, Шелли, Китса. У всех троих были… перерывы; никому из них никогда не приходилось беспокоиться о своих средствах к существованию. Байрон был лордом, родившимся с серебряной ложкой во рту; Шелли был баронетом; Китс происходил из довольно состоятельной семьи. — Демон глубоко затянулся сигарой — последней, — с грустью отметив, что она становится довольно короткой. Ему была ненавистна мысль о возвращении в Питтсбург за новым запасом. Что за чёртово местечко! Он продолжил. — Как вы думаете, сколько потенциально великих поэтов прожили свою жизнь на текстильных фабриках Манчестера, в то время как Шелли, Байрон и Китс имели досуг и богатство, чтобы тратить время на сочинение рифм? — он начал загораться. — Возьмём, к примеру, Томаса Гуда, всю свою жизнь страдавшего от бедности. Всю свою энергию он тратил на написание дешёвых рифмованных каламбуров для лондонских газет. Если бы у него был досуг и обеспеченность, как у других, вы могли бы сегодня называть его имя как яркого представителя романтизма. — Хммм, — сказал поэт, — верно сказано, что дьявол красноречив. — Он задумался. — Это несколько удручает. Ты действительно думаешь, что смог бы сделать мои работы такими же известными, как работы Шелли или Байрона? Демон был уверен. — Разумеется! Я буду действовать как твой агент, доведу работы до сведения нужных людей, направлю твои усилия, позабочусь о том, чтобы они приносили финансовую отдачу. — Он театрально взмахнул рукой с потухшей сигарой. — Вся нация услышит твои стихи! Поэт был раздавлен. Его голос зазвенел страстью: — Я согласен! Мефистофель просиял и мгновенно принял деловой вид. — По удивительному совпадению, — сказал он, — контракт у меня прямо здесь, в кармане. Если вы просто распишетесь в нижнем поле, помеченном галочкой. — Он достал авторучку, прикоснулся ею к руке собеседника, и её прозрачный корпус мгновенно наполнился тёмно-красной жидкостью. Когда поэт ахнул, дьявол резко его успокоил: — Кровь, вы знаете, является частью утверждённой процедуры. Поэт слегка поёжился. — Ненавижу бизнес, — сказал он, беря ручку. — Он груб. — Зато работает, — ухмыльнулся демон, сияя и удовлетворённо потирая руки.
Прошло двадцать лет, и поэт непринуждённо сидел в своём манхэттенском пентхаусе, вдыхая аромат старой «Метаксы» из бокала в левой руке, перед ним лежал блокнот, куда он время от времени набрасывал пару строк между глотками греческого бренди. Невидимый фонограф играл «Ночи в садах Испании» де Фальи так тихо, что приходилось внимательно вслушиваться. На стенах висело несколько картин Ван Гога; неделей раньше поэту надоели Гогены, и он велел их убрать. Бесшумно вошёл дворецкий в ливрее, и поэт раздражённо поднял глаза. — Да, Грэнвилл? — спросил он, вздохнув. — Ну почему меня всё время отвлекают? — Прошу прощения, сэр, — произнёс Грэнвилл, — но здесь ваш управляющий, мистер Николас Мефисто. Поэт провёл изящной рукой по своим уже седеющим локонам. — О, полагаю, я приму его. Я просто
- 1
- 2