календарь. Воскресенье почему-то идет первым в днях недели. Суббота напечатана тем же цветом, что и остальные дни. Я скользнул взглядом по списку памятных дат внизу. «5 декабря – день Сталинской Конституции». Да вы охренели все скопом тут, что ли? Нет, что-то тут не то. Лампы, толчок, Сталин этот. Я подошел к столу, взял учебник и открыв последнюю страницу, уставился на выходные данные. 1948 год. Нет, конечно с тех времен человеческая тушка изменилась слабо, но учиться по учебнику полувековой давности это перебор.

От размышлений меня отвлекло приближающееся бубнение. Сестричка что-то говорила доктору, а тот ей отвечал что-то успокаивающим тоном. «… Нет, милочка, вы положительно меня мистифицируете» – открывшаяся дверь впустила в коридор доктора, за которым хвостиком вилась медсестра. Доктор был совершенно не таким, каким я привык видеть эскулапов. Нет, очки в тонкой оправе и седая бородка клинышком была норм. Но остальное… Халат, одетый прямо на костюм, явно запахивался где-то на спине, если судить по завязанному пояску. Белая шапочка на голове по форме была ближе к поварскому колпаку, чем к привычному мне атрибуту докторов. Я перевел взгляд вниз. И ботинки. Обычные, начищенные черным кремом ботинки. Сколько не видел докторов, все они в больнице щеголяли в тапках.

– Вы кто? – подняв взгляд, спросил удивленно я.

– Позвольте представиться, Виктор Александрович Грецкий, врач, – ответил он и тут же в лоб, – милейший, вас что-нибудь беспокоит?

– Да задница чешется, а так норм все. А где я?

– Уважаемый, вы в городской объединенной больнице города Калинина – почему-то снова на старомодном языке ответил айболит – А позвольте поинтересоваться, как вас зовут?

– Слава я – снова начав чесать задницу, почему-то решил посекретничать я. Значит, что-то случилось в поезде, раз я тут оказался. Но где этот Калинин? Я покопался в памяти и не нашел никаких знакомых городов с таким названием. Переименовали? Буду пока считать, что этот город где-то на пути из Москвы в Питер.

– Так, Евгения Александровна, милочка, принесите пожалуйста простыней в ординаторскую, давайте осмотрим… Кхм, беспокоящую пациента мускулюс глютеус, – обратился он к медсестре. Та, по-прежнему не говоря не звука, кивнула и тут же куда-то ушуршала. Меня же провели в соседнюю комнату и предложили располагаться. Еще одна кушетка, пара шкафов, большой круглый стол посредине и стулья вокруг. Взяв ближайший стул, я уселся на него, зажав одеяло между ног.

– Хм, атаксии не наблюдается, это очень хорошо, – услышал я от доктора. Не знаю, что такое атаксия, но раз ее нет и это хорошо, то я полностью согласен с доктором, болячек мне не надо.

– Вячеслав, вы позволите мне вас так называть? А какие у вас последние воспоминания перед попаданием в наше замечательное во всех смыслах медучреждение? – доктор решил продолжить.

– Сел в поезд, выпил, уснул, – несуразность происходящего вокруг прямо-таки вопила мне о том, что сильно много говорить не надо.

Тут вошла эта самая Евгения. Плюхнув пачку простынок на стол, она взяла верхнюю, взмахнула ей, расправляя и опуская на кушетку. Затем наклонившись, стала заправлять ее по углам. Натянувшийся халатик обрисовал контуры попы и приподнял завесу над стройностью ног. А ничего так…

– Тэ-экс, парафилии тоже не наблюдается, – вдруг донеслось до меня. Повернув голову, я увидел наблюдающего за мной айболита. Черт, спалил, как пацана…

– Ну-с, снимайте одеяло и ложитесь, – последовало распоряжение.

Немного показушно я встал, скинул с плеч одеяло и глянул вниз. Уфф. Ничего не торчит, а значит стесняться нечего, тут все врачи. Или скоро ими будут.

Расположившись на кушетке, я без всяких просьб ткнул пальцем в чешущееся место. Айболит ткнул туда пальцем, потом спросил «больно?» и, даже не выслушав ответ, начал раздавать приказания. Вскоре меня в районе лопаток и жопы уже натирали каким-то камфорным спиртом. Воняло противно, но прикосновения женских рук все компенсировали. Черт, чего меня так плющит-то? Соберись!

– Доктор, а можно мне еще штаны какие-нибудь? А то сверкать голым задом не входит в список моих любимых занятий, – попросил я, снова укутываясь в одеяло. А эта медсестричка стоит и наблюдает, зараза. Как будто голого мужика не видела.

– Всенепременно! А позвольте у вас узнать, а что входит в ваш список любимых занятий? – тут же кинул ответку айболит.

– Комп… – тут же прикусил я язык. Если это то, о чем где-то вдалеке машет мне моя чуйка, то слово компьютерщик тут никто не поймет. Надо срочно выгадать время «на подумать».

– Компанейский я… Наверное. А больше… Не помню – с длинными паузами, перемежающимися собиранием складок на лбу, ответил я, состроив удивленное лицо.

– А вообсче, что со мной? – как-то неожиданно заменил я букву щ. Какой-то старый фильм недавно смотрел, там привычные нам щ выговаривали совершенно по-другому.

– Милейший, вы попали в железнодорожную аварию. Какой-то товарищ из колхоза на тракторе куда-то не туда заехал и паровоз сошел с рельс. А за ним и несколько вагонов. Вас нашли без чувств около одного из них, – с каким-то сожалением глядя на меня, произнес доктор.

Так. Колхозник на тракторе ладно, но паровоз! Это же экзотика, на ней за деньги по выходным у нас катают.

– Вас привезли сюда, в ближайшую больницу. И до сегодняшней ночи, вернее уже скоро утра, вы лежали тут, не реагируя ни на какие стимулы. А сегодня напугали собой милейшую Евгению Александровну, – продолжил он.

– Евгения Александровна, прошу простить меня, я не был информирован, – на всякий случай тут же повинился я перед продолжающей меня рассматривать медсестрой, – а сколько я тут уже?

– Больше шести месяцев. Сейчас на дворе 17 мая 1951 года.

– И-и-биться сердце перестало. 51-й? Оху… ехал я – медленно ответил я, переваривая ответ.

Я офигевше сидел, уставившись в одну точку. 51й год, еще два года Сталин будет жить. Ведь точно помню про 53-й, смотрел кино с Папановым на эту тему. Потом Хрущев. Потом… Не помню, да и не важно пока. Тут нет компьютеров, тут нет интернета, тут нифига нет из привычного мне. Я попаданец, едрить меня через колено. И я попал, реально попал.

Из пучины размышлений меня вырвал ударивший в нос резкий запах нашатыря. Резко откинувшись, я взглянул на обеспокоенных врачей.

– А это есчо зачем? – вытирая выступившие слезы, спросил я.

– Простите еще раз, но вы не отвечали и не проявляли реакции.

– Немного задумался о насущном, – откликнулся я. – О, одежду принесли, – заметил я лежащую рядом со мной стопочку. В стопке оказались безразмерные пижама и штаны,