диском выплывая,

Сверкает гордо над землей…

Проснулся Рим. Народ толпами

В амфитеатр, шумя, спешит,

И черни пестрыми волнами

Цирк, полный до верху, кипит;

И в ложе, убранной богато,

В пурпурной мантии своей,

Залитый в серебро и злато,

Сидит Нерон в кругу друзей.

Подавлен безотрадной думой,

Альбин, патриций молодой,

Как ночь, прекрасный и угрюмый,

Меж них сияет красотой.

Толпа шумит нетерпеливо

На отведенных ей местах,

Но – подан знак, и дверь визгливо

На ржавых подалась петлях,-

И, на арену выступая,

Тигрица вышла молодая…

Вослед за ней походкой смелой

Вошла, с распятием в руках,

Страдалица в одежде белой,

С спокойной твердостью в очах.

И вмиг всеобщее движенье

Сменилось мертвой тишиной,

Как дань немого восхищенья

Пред неземною красотой.

Альбин, поникнув головою,

Весь бледный, словно тень, стоял…

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

И вдруг пред стихнувшей толпою

Волшебный голос зазвучал:

V

"В последний раз я открываю

Мои дрожащие уста:

Прости, о Рим, я умираю

За веру в моего Христа!

И в эти смертные мгновенья,

Моим прощая палачам,

За них последние моленья

Несу я к горним небесам:

Да не осудит их Спаситель

За кровь пролитую мою,

Пусть примет их святой Учитель

В свою великую семью!

Пусть светоч чистого ученья

В сердцах холодных он зажжет

И рай любви и примиренья

В их жизнь мятежную прольет!.."

Она замолкла,- и молчанье

У всех царило на устах;

Казалось, будто состраданье

В их черствых вспыхнуло сердцах…

. . . . . . . . . . . . . . . . .

Вдруг на арене, пред толпою,

С огнем в очах предстал Альбин

И молвил:- "Я умру с тобою…

О Рим,- и я христианин…"

Цирк вздрогнул, зашумел, очнулся,

Как лес осеннею грозой,-

И зверь испуганно метнулся,

Прижавшись к двери роковой…

Вот он крадется, выступая,

Ползет неслышно, как змея…

Скачок… и, землю обагряя,

Блеснула алая струя…

Святыню смерти и страданий

Рим зверским смехом оскорбил,

И дикий гром рукоплесканий

Мольбу последнюю покрыл.

Глубокой древности сказанье

Прошло седые времена,

И беспристрастное преданье

Хранит святые имена.

Простой народ тепло и свято

Сумел в преданьи сохранить,

Как люди в старину, когда-то,

Умели верить и любить!..

1878

НАД СВЕЖЕЙ МОГИЛОЙ

(Памяти Н. М. Д.)

Я вновь один – и вновь кругом

Все та же ночь и мрак унылый.

И я в раздумье роковом

Стою над свежею могилой:

Чего мне ждать, к чему мне жить,

К чему бороться и трудиться:

Мне больше некого любить,

Мне больше некому молиться!..

1879

ИУДА

I

Христос молился… Пот кровавый

С чела поникшего бежал…

За род людской, за род лукавый

Христос моленья воссылал;

Огонь святого вдохновенья

Сверкал в чертах его лица,

И он с улыбкой сожаленья

Сносил последние мученья

И боль тернового венца.

Вокруг креста толпа стояла,

И грубый смех звучал порой…

Слепая чернь не понимала,

Кого насмешливо пятнала

Своей бессильною враждой.

Что сделал он? За что на муку

Он осужден, как раб, как тать,

И кто дерзнул безумно руку

На Бога своего поднять?

Он в мир вошел с святой любовью,

Учил, молился и страдал -

И мир его невинной кровью

Себя навеки запятнал!..

Свершилось!..

II

Полночь голубая

Горела кротко над землей;

В лазури ласково сияя,

Поднялся месяц золотой.

Он то задумчивым мерцаньем

За дымкой облака сверкал,

То снова трепетным сияньем

Голгофу ярко озарял.

Внизу, окутанный туманом,

Виднелся город с высоты.

Над ним, подобно великанам,

Чернели грозные кресты.

На двух из них еще висели

Казненные; лучи луны

В их лица бледные глядели

С своей безбрежной вышины.

Но третий крест был пуст. Друзьями

Христос был снят и погребен,

И их прощальными слезами

Гранит надгробный орошен.

III

Чье затаенное рыданье

Звучит у среднего креста?

Кто этот человек? Страданье

Горит в чертах его лица.

Быть может, с жаждой исцеленья

Он из далеких стран спешил,

Чтоб Иисус его мученья

Всесильным словом облегчил?

Уж он готовился с мольбою

Упасть к ногам Христа – и вот

Вдруг отовсюду узнает,

Что тот, кого народ толпою

Недавно как царя встречал,

Что тот, кто свет зажег над миром,

Кто не кадил земным кумирам

И зло открыто обличал,-

Погиб, забросанный презреньем,

Измятый пыткой и мученьем!..

Быть может, тайный ученик,

Склонясь усталой головою,

К кресту Учителя приник

С тоской и страстною мольбою?

Быть может, грешник непрощенный

Сюда, измученный, спешил,

И здесь, коленопреклоненный,

Свое раскаянье излил?-

Нет, то Иуда!.. Не с мольбой

Пришел он – он не смел молиться

Своей порочною душой;

Не с телом Господа проститься

Хотел он – он и сам не знал,

Зачем и как сюда попал.

IV

Когда на муку обреченный,

Толпой народа окруженный

На место казни шел Христос

И крест, изнемогая, нес,

Иуда, притаившись, видел

Его страданья и сознал,

Кого безумно ненавидел,

Чью жизнь на деньги променял.

Он понял, что ему прощенья

Нет в беспристрастных небесах,-

И страх, бессильный рабский страх,

Угрюмый спутник преступленья,

Вселился в грудь его. Всю ночь

В его больном воображеньи

Вставал Христос. Напрасно прочь

Он гнал докучное виденье;

Напрасно думал он уснуть,

Чтоб всё забыть и отдохнуть

Под кровом молчаливой ночи:

Пред ним, едва сомкнет он очи,

Всё тот же призрак роковой

Встает во мраке, как живой!-

V

Вот Он, истерзанный мученьем,

Апостол истины святой,

Измятый пыткой и презреньем,

Распятый буйною толпой;

Бог, осужденный приговором

Слепых, подкупленных судей!

Вот он!.. Горит немым укором

Небесный взор его очей.

Венец любви, венец терновый

Чело Спасителя язвит,

И, мнится, приговор суровый

В устах разгневанных звучит…

"Прочь, непорочное виденье,

Уйди, не мучь больную грудь!..

Дай хоть на час, хоть на мгновенье

Не жить… не помнить… отдохнуть…

Смотри: предатель твой рыдает

У ног твоих… О, пощади!

Твой взор мне душу разрывает…

Уйди… исчезни… не гляди!..

Ты видишь: я готов слезами

Мой поцелуй коварный смыть…

О, дай минувшее забыть,

Дай душу облегчить мольбами…

Ты Бог… Ты можешь всё простить!

. . . . . . . . . . . . . . . . .

А я? я знал ли сожаленье?

Мне нет пощады, нет прощенья!"

VI

Куда уйти от черных дум?

Куда бежать от наказанья?

Устала грудь, истерзан ум,

В душе – мятежные страданья.

Безмолвно в тишине ночной,

Как изваянье, без движенья,

Всё тот же призрак роковой

Стоит залогом осужденья…

И здесь,