парусностью. Наконец, давно ослабевший в ногах исполин пал средь бела дня, с раздирающим хрустом сломив местную, тоже весьма раритетную и представляющую историческую ценность, деревянную опору ЛЭП. Так фирма электриков осталась без электричества.

  Но, самое главное, основной своей тяготой тополь прилег аккурат на капот очень милой и почти живой машины представительского класса.

  Машина, конечно, принадлежала Мини-боссу. И раздавлен тот был не меньше своего любимца, своего первенца среди машин такого уровня. Он плакал, сидя в кабинете, и листал картинки в соцсетях, чтобы плакать было не скучно.

  Зам, пока начальник не слышал, пошучивал:

– Эх, Андрей! Лети как воробей! Сейчас потужит и начнёт виноватых искать. Как думаешь, кого найдёт?

  Андрей знал кого, но уже ничего не боялся, утвердился и умирился, как благородный смертник перед эшафотом. Хотя, если честно, и не понималось ему, отчего так тяжко выходит и почему жизнь наизнанку выворачивается. Но, так уж оно у альпинистов и выходит, что того, что там, наверху, не видно. А лезть надо.

  Зам все скучал, а стало быть, все шутил:

– Тебе надо бежать отсюда, Моисеев. Молись… Моисею. Тебя только чудо выведет из этого рабства.

  И он зевнул, махнул рукой и «поплыл» по луже, прыгая с поддона на поддон.

Андрей же за его шуточную идею зацепился, ибо, как и многие простаки, шуток не особо понимал, кроме тех случаев, когда о них предупреждалось заранее.

  Вечером первым делом бросился он к своей детской Библии. Взрослой Библии у него не было, в чем никаких противоречий он не обнаруживал.

  Он позвал жену и вслух несколько раз подряд прочитал историю Моисея. Потом он долго думал, пока жена готовила ужин, и в конце своих размышлений сделал открытие, которым до того изумился, что даже картошка не лезла ему в горло, жаждущее говорить.

– Ты представляешь, какая сложность? – восторгался он и ходил по кухне туда-сюда между картошкой и женой. – Я прочитал про Моисея, и меня как будто током ударило: его историю надо читать ещё и как историю души, понимаешь? Ну… Как будто это происходит в душе грешного человека.

  Жена, как и бывало в трудных умственных случаях, присела на табуретку и выпучила на мужа удивленные глаза. Больше она ничем помочь не могла. А он продолжил:

– Египетское рабство – это рабство человека перед грехом. И, если человек желает, то Господь выведет его из этого рабства и уведёт в Обетованные земли. Но пусть тогда не боится египетских казней, потому что Бог очищает грехи в начале пути. Во как!

Он уставился на жену и замолчал, растягивая красоту момента.

  Жена, однако, завертела глазами влево-вправо, видно было, что она собирает кубики идей в домик вывода, и удивила мужа не меньше его собственного открытия:

– Так-то оно… Казни эти, это несчастья твоего начальника-фараона, а не твои. А рабство – это твой злой контракт.

  Тут уже и Андрюха уселся на стул от неожиданности, что так оно, пожалуй, и есть. А еще от приятности, что жена у него такая неглупая и поддерживающая женщина.

  И ведь верно она приметила… Казни – вода ржавая до кровяного, комары, лягушки и прочие бедствия. И рабство. Все сходится!

  Так посидели они с минуту, погруженные в тайны богословской мысли, и удивление сменилось озабоченностью, ибо, поразившись открытием о своей жизни, всяк человек тут же взирает в перспективу.

– И какие же грехи, если так? Какие грехи Господь очищает вначале пути? – вернулась жена к идеям мужа. – И какого пути? Куда, то есть, Он нас выведет? В землю Обетованную что ли так и отведет? Я не хочу в другую страну, мне климат не подходит.

  Куда отведет и какие грехи… Этого Андрюха не знал. Подумав хорошенько и покачав головою для удобного перемешивания мыслей в голове, он заключил:

– Так ведь… Страх, – сказал он. – Страх и корысть. Меня турзучат на работе, как ты свои коврики палкой, а я не иду на другую. Страшно мне, и денег жалко.

– Так ведь контракт…

– А что контракт? – махнул Андрюха рукой. – Я его не читал даже. Страшно читать.

Он усмехнулся своей змеиной прижатости к земле, как усмехаются малышу, который боится ходить, а все ползает по полу. Между тем, как Господь создал его прямоходящим и просто хотящим.

          ***

  На другой день, пробежав текст контракта и сравнив его с типовым Трудовым договором, Андрюха не нашел отличий. А потому, спокойно и уверенно полагаясь на молитву, он составил заявление и подал его Мини-боссу.

  Тот, раздавленный деяниями злого тополя и прочих природных стихий, а от того не имеющий духу спорить с жизнью, подписал заявление, обходной и снял все недоказуемые обременения. Правда, увольнительных не дал. Ну да и…

  Счастливый Андрюха мухой вылетел на крыльцо и, благо ливень притих, пробежал дворик насквозь, перепрыгнул свежую водопроводную канаву, разрытую в очередной раз, и умчался на стоянку к своей машинке, чтобы скорей вернуться домой свободным от египетского рабства.

  Тем временем в кабинете начальника раздался звонок, и драматический голос менеджера из автосервиса сообщил о лопнувшем картере двигателя, перекошенной ходовой и прочих множественных телесных повреждениях, не совместимых с автомобильной жизнью. Потом он посочувствовал жалостно, как полагалось по правилам корпоративной этики, и безжалостно констатировал смерть любимого автомобиля начальника компании «Ра-дуга».

  Мини-босс положил трубку ослабевшей рукой, мыслью завис в неведомых пространствах, где напитался печалью, раздражением, гневом и, наконец, привычной яростью, вернулся к реальности и заорал:

– Моисеев! Стой!

  В начальнике вдруг снова проснулся Босс и выбежал на улицу, где вовсю уже лило, и дождь казался полосатой стеклянной стеной в подводном парке.

  Босс, невзирая на отсутствие акваланга и не щадя новый белый костюм стоимость с целый водопровод, пустился вдогонку за Андрюхой прямо по переполненным лужам. Добежав до ворот, он уперся в канаву, огляделся, и увидел, как мимо него проезжает счастливый, свободный и совершенно сухой Моисеев.

– Моисеев! – заорал Босс в дождевой шум, тряся кулаками, отчего и сам весь будто завибрировал, юзая толстеньким ножками по слизкой глине. От сего прощального танца начальник не удержал равновесия не только внутреннего, но и внешнего, туфли его скользнули, и он свалился в водопроводный ров, как и положено фараону в Красном море. Выбраться сразу у него не получилось, и он в ярости хлопал по ржавой воде руками. Но воде было все равно, она текла и текла, переливаясь в канаву из безбрежных луж. Ей нравилось течь, на то она и вода. И ей было все равно, что в ней плаваю лягушки, обертки, пустые бутылки, мини-боссы и прочие