Владимир Габышев Чужие в городе Приключенческая повесть

Саньке сегодня жилось совсем плохо. Во-первых: утром Маргарита Савишна ни из-за чего рассердилась и отправила за родителями; хотя виноват был вовсе не он, а эта белобрысая задавака Зинка. А во-вторых: мать сказала, что раз Санька шалит на уроках, то учиться больше не будет и пойдет помогать сторожу зерносклада Трофиму. Насчет того, чтобы не учиться, Санька не возражал, а вот идти в помощники к вечно пьяному грубияну Трофиму — не светило. Не далее как вчера он гонял Саньку длиннющей хворостиной, да еще и обругал по-нехорошему.

Санька попробовал было подлизаться к матери и выпросить 10 копеек на кино, но она, занятая стиркой, не то не расслышала, не то просто сделала вид, что не поняла.

— Чего тебе?

— Десять копеек... — пролепетал Санька, умильно улыбнувшись. Однако улыбка не помогла, и через минуту он стоял в сенях, потеряв надежду попасть на «Подвиг разведчика». Дверь на мгновение приоткрылась, и к ногам шлепнулись Санькины варежки, с прогрызенными кончиками на пальцах.

— Ну и не надо, — обиженно буркнул он за захлопнувшейся дверью, взял лыжи и побрел к берегу ручья, где вот уже неделю как ребята накатали горку с трамплином. Обычно здесь никогда не смолкал ребячий гомон, но на этот раз было пусто — все пошли в кино...

— Ну и не надо, — горестно повторил Санька, обиженно шмыгнув носом. Оттого что у всех матери добрые, а у него десяти копеек на кино пожалела, Саньке стало еще горше.

«Вот уйду в тайгу, спрячусь и... умру», — с мрачной решимостью подумал он.

В том, что родители тогда будут плакать, Санька не сомневался — в прошлом году, когда он руку сломал, мать вон как долго плакала. На минуту ему стало жалко мать, но воспоминание о «Подвиге разведчика» и не полученных десяти копейках отогнали эту мысль.

— Пойду.

До летней фермы было всего километра три, но Санька изрядно устал и присел на полоз перевернутых саней. Вспомнив, что он сейчас человек свободный и самостоятельный, решил поесть снега — поискал глазами, где снег почище. Возле стены летнего коровника белел небольшой сугробик, Санька направился к нему, нагнулся, чтобы подхватить варежкой пушистый холодный комочек...

— А-а-а-а-а!!!

Возле стены из-под сложенных штабелем оконных рам высовывалась голая, синевато-бледная человеческая нога. Мальчик кинулся к деревне. Вечером его подобрал везший на «Белоруси» солому тракторист Павел Копылов, а рассказать об увиденном Санька смог лишь утром.

Отец Саньки, едва дослушав сына, побежал в сельсовет.

Глава I

Начальник милиции Сергей Миронович Гуров и прокурор района Тарас Давыдович Ремейко приехали к обеду. Несмотря на разницу в возрасте — Гуров уже собирался на пенсию, а Ремейко всего четыре года, как окончил институт — их отношения не ограничивались общением по работе. Они, как говорили в городе, «дружили семьями». Прокурор уважал Гурова за опыт и оперативность, а тот, как и всякий, кому не довелось много учиться, ценил эрудицию и образованность Тараса Давыдовича. За четыре года совместной работы они научились понимать друг друга с полуслова. Вот и сейчас Ремейко глянул на майора, тот отрицательно мотнул головой.

— Мальчика, нашедшего труп, брать не будем. А вот вам, — Гуров глянул на отца Саньки, — и вам, — кивнул председателю Совета, — придется поехать с нами. Вы, Борис Николаевич, тоже поедете.

Врач-хирург района Борис Николаевич Шадрин зябко ежился, постукивая каблуком о каблук щегольских остроносых ботинок... Шофер и грузный начальник милиции сели спереди, остальные кое-как втиснулись на заднее сидение «газика»...

— В тесноте, да не в обиде, — пошутил Ремейко.

Гуров и Ремейко подошли к коровнику, а понятые и врач, повинуясь жесту начальника милиции, остались у машины. Ремейко сделал несколько снимков с разных точек. Подошел вплотную к штабелю и еще несколько раз сфотографировал ногу трупа: только она и виднелась.

— А нога-то скорее всего женская, — бросил он Гурову.

— Не будем гадать, — осторожно ответил майор. — Давайте, товарищи, разберем штабель, — обернулся к спутникам. Когда убрали последнюю раму, все вздрогнули, а Гуров многозначительно свистнул.

— Дела-а!

Нога действительно принадлежала женщине. Одетая в ситцевое, синее с белыми горошинками, платье, она лежала лицом вниз, вытянув руки вперед, а в нескольких сантиметрах от ее ладоней скорчился совершенно нагой младенец. Общую оцепенелость стряхнул звук, похожий на чиханье. Борис Николаевич не стесняясь плакал, часто, по-детски всхлипывая.

— Отойдите! — резанул слух хриплый голос прокурора, но сейчас же, спохватившись, добавил более мягко: — Идите к машине, Борис Николаевич, если понадобитесь, мы вас позовем.

Шадрин, то и дело спотыкаясь на ровном, побрел к «газику»... Шофер принес припасенное одеяло, накрыл оба трупа и отошел, стараясь попасть след в след врачу.

— У тебя есть папиросы, Тарас? — попросил майор, присаживаясь на перенесенный штабель рам. Ремейко укоризненно покачал головой.

— Тебе же нельзя, Мироныч.

Пока составляли протокол осмотра трупов, Гуров обошел коровник вокруг, заглянул в пустой оконный проем, но, ничего подозрительного не обнаружив, обратился к председателю сельсовета.

— Вы знаете эту женщину?

— Нет. Впервые вижу, — уверенно ответил председатель. — Места у нас тихие, каждый человек на виду. А эту... гражданочку не знаю.

— Когда ферма переехала в поселок?

— Где-то в конце августа, кажется. Это можно уточнить в деревне.

— Посторонние в эти дни у вас не проживали?

Председатель смущенно почесал затылок.

— Так ведь по дороге в день десятки машин проходят, где уследишь. Может быть, и был кто нездешний — деревня большая.

— Так и говорите, а то — «каждый человек на виду», — беззлобно передразнил Гуров собеседника.

Единственная рана была на спине. От нее расплылось широкое черное пятно.

Врач, еще не полностью оправившийся, профессиональным жестом, быстро пальцами ощупал края раны и неуверенно сказал.

— Копьем, может...

— Может, ломом?

— Может, и ломом.

— Или пешней?

— Возможно, пешней.

Ремейко досадливо поморщился, выразительно посмотрел на майора, Гуров пожал плечами.

На сегодня врач был не помощник — это было ясно. Осторожно перенесли трупы в машину. Младенца Гуров осторожно положил с женщиной, словно он может и в самом деле замерзнуть, подоткнул одеяло...

— А вам придется до деревни пешочком пройтись, — впервые сегодня на его добродушном лице мелькнула что-то вроде улыбки. — Или подождите, машина за вами