адресованную Санчесу:

– Так, ну ладно, я наверно спать.

В ответ Санчес зевнул и что-то промямлил по поводу рекламы на телеэкране.

Поняв, что его реплика не воспринялась Санчесом, Валентин свой вопрос конкретизировал:

– Вы как? Остаетесь у нас или пойдете к себе?

Воцарилась нехорошая пауза:

– Валек.… Наверно останемся, – без отрыва от рекламы ответил Санчес.

Я-то с самого начала, как они только появились, понял, чем это дело кончится. Ведь Кокуева знал, как свои пять пальцев, тем более идти им было некуда.

Тогда Учеблов со свойственной ему деликатностью обратился к возлюбленной паре:

– А может, вы тогда в спальне ляжете? А мы здесь на диване. Ведь когда два мужских тела соприкасаются друг с другом на узкой кровати – это ощущается не так гармонично и естественно. В этом есть некий болезненный демократизм. Вам не кажется?

Санчес взял минуту на размышление и вскоре произнес фразу, которая и заняла первое место в таблице топов нашей "Красной книги событий":

– Валек, знаешь, перемещаться неохота.

Это было сказано очень убедительно, интонацией человека полного старорусских патриархальных воззрений, и спорить уже никто не стал.

Валентин ушел в спальню и сразу же завалился спать. Я еще долго ходил взад и вперед по коридору и не мог понять, как мне быть. Раздвижное кресло настолько было узким, что Учеблов сам еле умещался на нем. Но спать хотелось зверски и я, все же, выключил свет.

Немного потеснив Валентина, попробовал лечь рядом. Гитарист уже спал, но я сразу же почувствовал, как его локти упираются в мои лопатки. Пролежав минут пять, я встал и начал ходить по комнате, уверяя самого себя, что нужно еще поразмышлять. Заниматься на инструменте было уже невозможно из-за того, что была ночь, к тому же в той комнате, где стоял инструмент, спали люди.

Потоптав коридор еще минут десять и набросав легкий план событий на завтра, я прилег было опять в кровать и моментально почувствовал, как колени Учеблова вонзились в мою поясницу. Но когда уже стал немного к этому привыкать, вдруг получил увесистый удар по своему затылку. Это был широкий костистый лоб Валентина, который прошелся по моему черепу. Гитарист даже сам проснулся от такого удара. Очнувшись в бреду, он спросил: "А где здесь продаются топоры?"– после чего, повернувшись на другой бок, тяжело засопел вновь.

Мне практически негде было притулиться, так как задняя часть туловища Валентина перекрывала большую часть кровати, и я стал опять прохаживаться по спальне, иногда заворачивая в коридор. На сей раз, я убедил себя в том, что нужно срочно определиться со своим будущим. Надо было прямо сейчас поступить в консерваторию, а без заранее отработанного плана это сделать не удастся. План должен быть составлен сиюминутно, хотя бы структурно, и лучше всего на бумаге. Я взял тетрадный лист и стал чертить какие-то диаграммы, все возможные и невозможные переплетения судьбы. У меня к трем часам ночи были готовы план А и план Б.

Просидев с час за письменным столом, который мне заменял унитазный бачок, я зашел в комнату молодоженов, чтобы осведомиться, как себя чувствуют гости. Они не обратили на меня внимания, и я не стал их отвлекать. Затем вернулся в спальню, где находилось теплое с острыми углами тело Учеблова. На этот раз я решил не рисковать и лечь валетом. Это был выход из ситуации. Я сразу же почувствовал большую свободу передвижений, даже умудрился лечь на спину. Через семь минут я заснул. Мне тут же приснился сон, как пытаюсь съесть топор. Стараюсь его заглотить целиком, но слишком острое лезвие упирается мне в небо и мешает как следует прожевать жесткий ланч. Тут, получив удар в ухо правой ногой Валентина, я проснулся и обнаружил пятку левой ноги товарища у себя во рту. Сначала попытался ее выплюнуть, но она не поддавалась. Тогда резким движением правой руки я смог ее сбросить на пол и, к тому же, с размаху лягнул коленом гитариста в живот. Учеблов продолжал спать. Для него удары в печень, по почкам и в солнечное сплетение были также привычны как состояние моих пальцев и кистей после двух часов занятий гаммами и этюдами на фортепиано. Он когда-то занимался боксом.

И тогда мои нервы совсем сдали. Я подбежал к окну, издал нечеловеческий крик и начал биться головой об окно. Несколько ударов – и разбитое стекло изящно вылетело на сырой асфальт улицы Горького. У меня вся голова была в крови. Я заглянул в аптечку, нашел пол-пузырька зеленки, старый бинт и начал обрабатывать себе голову. Но кровь не прекращалась. "Плохая свертываемость, как у моей бабушки", – решил я, подставляя таз, чтобы стекала кровь. Тут, плюнул на все и стал смиренно ждать конца своей истории. Я тихо наблюдал, как таз постепенно наполняется бордовой жидкостью, а Валентин при этом крепко спал, упершись лицом в подушку и, казалось, ничто его не могло разбудить.

 Вдруг я почувствовал на своем плече тяжелую ладонь. Я резко повернулся и увидел Санчеса.

Он сочувственно посмотрел на происходящее и произнес:

– Дружище, мы пойдем с Ренатой сходим за пивом, скоро вернемся.

Они вышли из квартиры и уже не возвратились.

Прошло двадцать шесть лет с той ночи, но больше я о них ничего не слышал. Где они теперь, не знает никто, в том числе и Валентин. Я у него как-то недавно спросил про Санчеса, но он пожал плечами.

А голова моя прошла. Не помню, сколько потерял тогда крови, но могу сказать одно, что к моменту написания этого рассказа она полностью восстановилась.

Я ставлю этот эпизод из жизни на первое место и объявляю Санчеса и Валентина победителями "Красной книги событий". Санчес Кокуев за фразу "Перемещаться неохота", а Валентин Учеблов за своевременный вопрос спросонья "А где здесь продаются топоры?"

Как вы думаете, заслуженно?

Если у вас будут свои соображения по поводу дальнейшего распределения мест в таблице, то не стесняйтесь, пишите мне по адресу: г. НН, ул. Максима Горького, дом 144, квартира 27.

Возможно, что я мог подзабыть точный адрес, ведь с тех пор много воды утекло. А может этот дом могли просто снести, я давно не был в том районе. Тогда просто пишите. Без адреса. А я прочитаю ваше письмо и с удовольствием отвечу.

До востребования: Марс Чернышевский – Бускунчак.