Мордашка старшего сына показалась из-за угла и тут же скрылась. Младший хихикнул где-то там же, за углом, рядом с братом. Фирр, прижавшись спиной к стене, крался к прячущимся детям. Прятались они плохо, постоянно шептались и хихикали, но веселья в игре это не убавляло. Фирр подкрался к самому краю стены. Перед тем как выпрыгнуть из-за угла и, с криком "ага! вот вы где!" обнаружить скрывшихся там детей, он выдержал паузу. Пауза сработала. Дети затихли на мгновение, а затем радостно и испуганно вскрикнули, когда их отец возник вдруг перед ними.

Младший попытался было сбежать из комнаты, а старший хотел нырнуть в дальний угол, но оба были схвачены. С весёлыми криками и визгами все трое повалились на пол, шуточно изображая борьбу. В итоге дети побороли отца, и последнему пришлось сдаться на их милость.

В дверях появилась мать, укоризненно и мило одновременно глядевшая на своих домашних. "Дети, уже поздно, – сказала она, – пора спать. Быстро умываться и в кровать!". Сыновья покорно убежали, а Фирр, поднявшись с пола, подмигнул супруге и чмокнул её в щёку.

"Дорогой, тебе тоже пора в постельку".

"Конечно, родная".

Дети только улеглись. Фирр стоял в ванной комнате, ожесточённо начищая зубы перед сном. Спать не хотелось. "Дорогой", хмм, – думал он, – Никогда раньше она меня так не называла…". Щелчок. "Обычно – «Пупсик» или по имени – Габри…»

Снова щёлкнуло, теперь уже совсем громко, как показалось Фирру. Он вздрогнул, глаза его округлились, зубная щётка замерла во рту. "Какой же я к чёрту Габриэль?!?" Мысли в его голове бешено забегали. Пульс будто сорвался с цепи и своим ритмом обещал сердечный приступ. Он начал вспоминать. Быстро сплюнув зубную пасту и сполоснув рот водой из-под крана, Фирр затаился. "Третья, – мелькнуло у него в голове, – третья дверь мне нужна. Они будут делать всё, чтоб я пошёл в первую или вторую, но выход там, за третьей дверью…"

– Папа?!  – услышал Фирр за спиной и его сердце оборвалось.

"Долго соображаю, чёртов я идиот! Без паники! Игра ещё не кончилась".

Стараясь не выдать своего внезапного и, понятное дело, необоснованного волнения, Фирр обернулся. Скользнув взглядом по зеркалу, висевшему сбоку, между ним и сыном, стоящим в дверном проёме, Фирр успел заметить в отражении и мертвенность цвета лица ребёнка и демонически-красные глаза…

– Что, сынок? – спросил он мягко, делая невероятные усилия, чтобы исключить дрожь в голосе.

Пауза. Крохотная, едва заметная.

– Ты мне обещал продолжить сказку! Вчера же не закончил.

– Конечно, родной! – Фирр потрепал его по голове, – иди в комнату, скажи брату, что продолжение сказки сейчас начнётся.

Снова пауза.

«Суки, – подумал Фирр, улыбаясь и глядя на сына, – так-то уж чего палиться?! Задумались: сожрать меня сейчас или рано ещё».

– Хорошо! Мы ждём тебя! – голос мальчика прозвучал весело, а вот в выражении его лица никакого веселья не было заметно. Разве демоническое…

– Иди, я сейчас.

Сын неторопливо умчался в комнату.

"Бежать! Бежать!  – неслось в голове Фирра, – Сожрут! Третья дверь! Третья!"

Он решил не выключать воду. "Пусть шумит, – подумал он, – Если сразу не напали, значит – не догадались, что я очнулся".

Фирр вышел из ванной комнаты и прислушался. Тихо. Значит, есть шанс.

Он неторопливо, но не крадучись, пошёл по коридору в сторону лестницы на второй этаж дома.

"Пацан приходил пробивать поляну… ага, значит главный демон не он".

Дойдя до лестницы, Фирр остановился, якобы что-то поискать в карманах. Судя по обстановке все были наверху. Дети в своей комнате, жена – в спальне. Внизу нигде не горел свет. "Значит главный – либо второй, мелкий пацан, либо – баба. Чёрт их сейчас разбери, всё усложняют с каждым разом… Какая же из дверей – третья?!"

– Милый, ты идёшь? – прозвучал голос жены сверху, из спальни.

– Да, дорогая, сейчас. Детям сказку обещал досказать. Я скоро.

– Не задерживайся, Габри! – сказала она ласково, – Я жду.

"Да чтоб ты сдохла!" – подумал Фирр и ответил:

– Конечно, любимая!

"Значит ты, сучка, и есть главный демон, раз после сказки меня ждёшь. Пока, вроде, не догадались. Время есть. Главное – спокойствие. Пойду-ка я выпью. Какая же из этих грёбаных дверей в этом грёбаном доме "третья"?!

Войдя в гостиную, Фирр подошёл к бару и налил себе какого-то старинного односолодового виски. Без льда. Выпил. Глаза его чуть прослезились, он налил ещё и оглядел полутёмный интерьер комнаты. "Никогда не любил двухэтажные дома, – осматривая гостиную, размышлял он. – Эдакие пафосные дворцы для толстосумов или тех, кто хочет ими казаться, а расплачивается за это пожизненными кредитами или трудовой повинностью. Тоже пожизненной".

Второй стакан пошёл мягче. Фирр мучительно напрягал ум, пытаясь понять за какой же дверью его ждёт спасение. От напряжения начали гудеть виски.

"Так, первая дверь – в детскую (этот демонёнок первым меня звал сказку рассказать). Вторая – к этой суккубихе. Третья…чёрти бы её взяли…"

Фирр всегда думал очень быстро, и если какой-то вопрос занимал больше десяти секунд мыслительной деятельности, его это невероятно бесило. Секунды тогда тянулись бесконечно, а сам он полагал себя истинным тугодумом. "Ну думай же, дубина! Думай! Сейчас расколют тебя. И съедят! Полностью".

– Папа! – раздалось за спиной Фирра настолько внезапно, что он вздрогнул и опрокинул бутылку на барной стойке. Обернувшись, он увидел младшего в пижаме, сверлящего его немигающим взглядом.

– Сынок, ты чего так пугаешь?! Я же сказал – ждите меня, я уже  иду.

– Ладно, папа. Просто я хотел сказать тебе, что на улице, над дверью лампочка не горит. Мы из окна увидели.

Фирр чуть не вскрикнул от внезапного прозрения.

"Вот она, "третья", мать её за ногу!" – мысленно ликовал он.

– Иди, малыш, в кроватку. Папа сейчас поднимется к вам.

По последовавшей вновь паузе в действиях ребёнка (тот после фразы отца стоял, тупо на него глядя, ещё секунд пять), Фирру стало очевидно – сейчас точно нападут. Его слегка затрясло от нахлынувших гормонов. В последнее мгновение перед тем, как рвануть к выходу из дома, Фирр успел заметить боковым зрением и длинные шипы, рвущие изнутри кожу на лице мальчика (трансформация была почти мгновенной) и спрыгивающую с лестницы на пол демонессу. Последняя была вся чёрная, а рудиментные крылышки её отливали