мере, так поняли все.

– Во всяком случае, не я взял эти деньги, – отвечал Проспер.

– Несчастный…

Проспер отступил на шаг и, уставившись на Андре Фовеля, прибавил:

– Это вы!

Банкир угрожающе поднял руку, и неизвестно, чем бы это закончилось, если бы вдруг не послышался резкий разговор в передней. Кто-то хотел войти и, несмотря на протесты прислуги, все-таки вошел. Это был Кламеран. Он ничего не хотел знать и, не снимая шляпы, направился к кассе и тем же грубым тоном сказал:

– Уже десять часов пробило, господа!

Никто не отвечал ему. Тогда он направился прямо к банкиру и закричал на него:

– Наконец-то, милостивый государь, мне посчастливилось увидеть вас! Сегодня утром я уже был у вас, но касса оказалась еще запертой; кассир еще не приходил, и вас самого не было тоже.

– Вы ошибаетесь, я сидел у себя в кабинете.

– Меня уверяли в противоположном, и вот господин, который мне сказал, что вас вовсе не было в конторе!

И он указал на Кавальона.

– Но этого мало, – продолжал он. – Я прихожу сюда вновь, и на этот раз меня даже не хотят впускать сюда. Скажите прямо: могу я получить мои деньги или нет?

Фовель задрожал от гнева и покраснел от стыда.

– Я попросил бы у вас одолжения, – отвечал он наконец упавшим голосом, – дать мне маленькую отсрочку.

– Но ведь вы сами сказали мне, что…

– Да, вчера. Но сегодня утром я узнал, что меня обокрали на триста пятьдесят тысяч франков.

– И долго мне еще придется ждать? – спросил с иронией Кламеран.

– Пока не съездят в банк.

И тотчас же, повернувшись спиною к Кламерану, Фовель обратился к кассиру:

– Заготовьте немедленно ордер, – сказал он. – Пошлите его как можно скорее. Прикажите взять карету, чтобы не растерять по дороге и эти деньги!

Проспер не шевелился.

– Вы слышите? – повторил ему банкир, едва сдерживая себя.

Кассир задрожал.

– Бесполезно посылать в банк, – холодно отвечал он. – Ваш текущий счет в банке составлял около пятисот тысяч франков, и теперь там осталось чуть больше ста тысяч.

– Отличная комедия! – пробормотал Кламеран. – Но это только комедия и больше ничего. Я ведь тоже не дурак!

– Будьте покойны, милостивый государь, – обратился к нему банкир, – у меня есть и другие источники для платежа. Подождите немного, я сейчас выйду.

И он пошел к себе в кабинет и через пять минут снова возвратился из него, держа в руках письмо и связку документов.

– Кутюрье, – обратился он одному из приказчиков. – Возьмите мою карету и поезжайте вместе с господином Кламераном к Ротшильду. Передайте ему это письмо и документы. Вам выдадут там триста тысяч франков. Вручите их этому господину. Живо!

А затем, приказав приказчикам заняться делом, банкир после долгого молчания обратился к Просперу:

– Нам нужно объясниться, – сказал он, – пойдите к себе в кабинет.

Кассир молча повиновался. За ним последовал банкир, затворив за собою дверь. Здесь он подставил стул и приказал кассиру сесть.

– А теперь, когда мы одни, Проспер, – начал он, – что вы мне можете рассказать?

Кассир вздохнул.

– Ровно ничего, – отвечал он.

– Как? Ничего? Вы все еще настаиваете на этой нелепой, смешной басне, которой никто не поверит? Как это глупо! Признайтесь мне во всем, в этом ваше спасение. Я ваш хозяин, но я также и ваш друг, ваш лучший друг! Я не должен забывать того, что вот уже пятнадцать лет, как вы поручены мне вашим отцом, и что с тех пор вы служили мне верой и правдой. Да, вы уже пятнадцать лет у меня. На ваших глазах я нажил свое состояние, трудясь упорно и постепенно. И по мере того как я богател, я улучшал и ваше положение: еще такой молодой, вы уже у меня служите старшим приказчиком. С каждым успехом своим я увеличивал и ваше содержание.

Никогда еще патрон не разговаривал с Проспером таким ласковым, отеческим тоном. Глубокое удивление овладело кассиром.

– Ну, скажите, – продолжал господин Фовель. – Разве я не был для вас вторым отцом? С самого первого дня мой дом был вашим домом. Я хотел, чтобы моя семья была вашей. Вы были моим сыном наравне с обоими моими сыновьями и племянницей Мадленой. Но вы предпочли этой счастливой жизни другую… Вот уже скоро год, как вы начали нас избегать, и наконец…

Воспоминания о прошедшем, разбуженные банкиром, пронеслись в душе несчастного кассира; мало-помалу он растрогался и, закрыв лицо руками, заплакал.

– Своему отцу все можно сказать, – продолжал Андре Фовель, которого тронули эти слезы. – Не бойтесь! Отец не прощает, а забывает. Разве я не знаю тех ужасных искушений, которые овладевают каждым молодым человеком в таком городе, как Париж. Его чары сломили не одну сильную волю. Бывают минуты страсти и увлечения, когда человек теряет контроль над собой, когда он поступает как сумасшедший, точно под гипнозом, не сознавая своих поступков. Говорите же, Проспер, говорите.

– Что же мне вам сказать?

– Правду. Человек честный может споткнуться, но он не уронит себя далее и всегда сознает свою ошибку. Скажите мне: «Да, я увлекся, я был ослеплен видом этой массы золота, которое было мне поручено, оно смутило мой рассудок, я молод, и у меня есть свои грешки…»

– У меня! – пробормотал Проспер, – у меня!

– Бедный малый, – продолжал печально банкир. – Неужели вы думаете, что я терял вас из виду весь этот год, когда вы перестали бывать у меня? У вас есть завистники, которые не могут простить вам того, что вы получаете жалованья двенадцать тысяч в год. О каждой вашей шалости я уже получаю анонимное письмо. Я могу пересчитать по пальцам каждую из ваших ночей, когда вы играли и сколько вы проиграли. У зависти есть свои глаза и уши, мой милый…

Он остановился, отчаявшись в признании.

– Смелее, Проспер, – начал он опять. – Будьте добрым! Сейчас я выйду, а вы вновь осмотрите кассу. Бьюсь об заклад, что в состоянии волнения вы плохо ее оглядели. Вечером я приду к вам, и я уверен, что вы отыщете в ней если и не все триста пятьдесят тысяч франков, то большую часть этих денег. И ни я, ни вы – даже и виду не подадим о том, что случилось.

Господин Фовель уже направился к двери, но Проспер удержал его за руку.

– Ваше великодушие бесполезно, – с горечью сказал он. – Я ничего не брал и нечего мне и возвращать. Я все обыскал в кассе, и денег в ней не оказалось. Их кто-то украл.

– Но кто, несчастный, кто?

– Клянусь всем святым, что не я!

Краска разлилась по лицу банкира.

– Так значит я? – воскликнул он.

Проспер опустил голову и не отвечал.

– Я сделал все, чтобы вас спасти, – сказал банкир. – А теперь теперь я должен позвать полицию.

– Зовите!

Банкир отворил дверь и, бросив последний взгляд на кассира, отдал приказание:

– Ансельм, пригласите сюда полицейского комиссара!