изумлений

И в дождь, и в белые снега!

И в бездорожье, и в дороге

Острее радость и печаль,

И обретенного так много,

Что и былых потерь не жаль.

О, точность вольная наитий,

О, вольность разума и сил!

До диссертаций и открытий

Я, молча, темы проходил…

Пусть привлекает много истин –

Не остановит ни одна!

А мне дороже вечер мглистый

И изумрудная луна.

Я сам природа – часть природы,

Любим и небом, и землей,

И все еще иду сквозь годы,

И все еще ищу покой.

И снятся светлые мне лица,

И благодать, и тишина,

И дивный отблеск золотится,

И в небе – ясная луна!

Трава растёт

Трава блестит! Шумят деревья,

Над влажной степью светлый дым.

И я – спешу в свою деревню,

Омытый ливнем проливным…

А я смеюсь и вспоминаю,

Смотря на мокрую траву,

Тот город Глупов, где бываю,

Насквозь знакомую главу:

И споры шумных шарлатанов

После вчерашнего борща,

И думы мрачных истуканов,

Заблудших истину ища.

И не прощаясь, и прощаясь,

От них спешил я в отчий дом…

Как будто в детство возвращаясь

Опять иду я босиком!

Светла отрадная прохлада,

Над кромкой дали синева.

Мне никого теперь не надо,

Мне не нужны ничьи слова!

Как пахнет влагой и землею

И мокрым оползнем песка.

Трава растет! И над травою

Плывут летуче облака…

«Огромный мир шумит, не умолкает…»

Огромный мир шумит, не умолкает,

И ненасытно тешится тщета.

И все чего-то людям не хватает,

И от того сильнее суета…

И все бесплодно, суетно, без толку.

И все чего-то нет, чего-то жаль.

Когда же мир натешится и смолкнет

Острее и пронзительней печаль!

И дремлет мир под светлою луною,

И каждый знает то, что надо знать…

Душа моя, сливаясь с тишиною,

Как лунный свет, объемлет благодать.

«В себя не веря, веря в чудо…»

В себя не веря, веря в чудо

И всем чертям молясь подряд,

Спешат вперед упрямо люди,

Смотря во все глаза назад.

Но там не видят свои цепи

И рабства опыт вековой.

И все им кажется нелепо,

Что в прошлом век их золотой.

И мнимый гонор превосходства

В себе не могут подавить.

И это гордое уродство

Опять примером будет жить?

Ведь помнят мудрые народы,

Учтя историю других,

Что терпеливая природа

Не терпит опытов таких…

Сумасшествие

Я крики пьяные услыша,

Поспешно двери закрывал,

Хотя и знал, что рухнет крыша,

Потом провалится подвал,

Потом развалятся и стены!

Не отходил я от стены…

Зачем же ты писал, Есенин,

Как пропивал свои штаны?

Быть может, Пушкина лосины

Мудрец какой-нибудь пропьет?

Вокруг все пьяны, как скотины,

И каждый в душу наплюет!

А им хоть Пушкин, хоть Есенин –

Они с Христом самим равны!

Еще нужны им царь и Ленин,

Чтобы пропить и их штаны.

Поэтам требуется крепость,

А в этой крепости – тюрьма!

Когда вокруг одна нелепость,

То сходят медленно с ума…

«А лошадь лучше переправу…»

А лошадь лучше переправу

Найдет, чем кто-то из людей.

Но кто им дал такое право –

Губить и мучить лошадей?

Но седоки решают сами

И крепко держат повода.

И бьется бешено о камни

И страшно пенится вода!

Оставьте глупую забаву –

Освободите лошадей!

Ведь лошадь лучше переправу

Найдет и выведет людей…

У карьера

«Холодный пламень желтого металла

Вам не согреет души никогда!

Зачем вы, люди, землю раскопали,

Рабами заселили города?

Пройдут года, а может и столетья,

Пока опять здесь вырастут цветы.

Неужто мало места на планете,

Неужто вам так мало красоты?

Чего вам в этой жизни не хватало,

За что же нам ниспослана беда?

Холодный пламень желтого металла

Вам не согреет души никогда!»

В зоопарке

Там ходит чуткая цесарка,

И попугай там говорит,

Павлин, красавец зоопарка,

Противным голосом визжит.

Медведи, зайцы и косули,

Седой, взъерошенный кабан.

Там не свистят смертельно пули,

Но все – неволя и обман…

Там столько шумного народа

Приходит прихоть почесать,

Не слыша, что кричит природа,

Как обезумевшая мать…

«Страна не строится слепыми…»

Страна не строится слепыми,

Но души мертвые вокруг.

И даже бомба Хиросимы

Гуманней умыслов бандюг –

Союзов творческих, канонов.

На свете нет беды страшней –

Убили души миллионов

И выжгли очи у людей…

«Смотрю, как будто виноватый…»

Смотрю, как будто виноватый,

Я на сегодняшних детей....

А в детстве я учил когда-то

Степных свирепых лошадей!

О, как степная королева

Летит на смерть наверняка

и, вся дрожащая от гнева,

Не может сбросить седока!

Теперь взволнованный, горячий

Опять в бреду пишу стихи:

Не может сбросить, а иначе…

Иначе замысли плохи!

Какие чувствую напевы,

Как крепко впаян я в седло,

Летит степная королева…

О, как мне в жизни повезло!

Пастернак

И веет ночная прохлада,

И мысли свежи и легки,

«Расстраиваться не надо:

у страха глаза велики…»

И так без конца и начала

Мне голос задумчивый пел.

Он видел великое в малом

И в малом величье узрел!

В оркестре весеннего сада

Взмывали напевно смычки:

«Глухая пора листопада,

Последних гусей косяки…»

Завещана жизнь, как награда,

Торжественным всплеском руки:

«Расстраиваться не надо:

у страха глаза велики».

«Мастерю вечерами рессорную бричку…»

Мастерю вечерами рессорную бричку,

Голубыми цветами раскрашу дугу.

Приготовлю рюкзак, соль в дорогу и спички.

Лошадь щиплет траву на зеленом лугу…

Скоро выедем в степь! Не спеша, бездорожьем,

Мимо старых дорог и зеркальных озер.

Как я мог до сих пор жить отравленный ложью,

Где я был до сих пор, с кем я жил до сих пор?

О, как лживо живем! Потому и стареем…

И не видим парящих орлов в синеве,

Серебристую чайку над пенным Тореем,

Золотую лисицу в зеленой траве,

Наши синие горы, туманные дали,

И неспешный и плавный полет журавля…

Пусть в огромной степи растворятся печали.

Небо, лошадь и бричка. Родная земля.

Распрощаться с лгунами, расстаться с рабами!

Как в душе эту мысль я всю жизнь берегу!

Раствориться в степи!.. Мастерю вечерами…

Лошадь щиплет траву на зеленом лугу.

Скоро выедем в степь, не спеша, бездорожьем,

Не оставив в пути ни примет, ни следа.

Если спросишь меня: «Разве это возможно?»

Я отвечу тебе: «Это можно всегда!..»

Врасплох

Рухнуло, сломалось, опустело.

Было – сплыло, было и прошло!

Бомбы и снаряды не гремели,

И не брали приступом село.

Люди живы, люди не погибли,

Но какой у них переполох.

Время неожиданно настигло

Души неготовые