Litvek - онлайн библиотека >> Светлана Нина >> Историческая проза и др. >> Кружевные закаты >> страница 155
это было невозможно. Учитывая, что я носила твоего ребенка.

О, Веденина знала, как уколоть больно, как задеть самую чувствительную струну. А Лиговская, по всей видимости, в этом искусстве преуспела еще больше.

– Ты ведь не сказала мне этого!

– Ты не вправе упрекать меня! И не вздумай говорить, что тебе было больно, потому что ты не можешь представить и сотой доли моей боли, связанной с тобой. Что было бы со мной, не будь Лиговского? Об этом ты думал? Ах, нет, тебе же все равно! – голос Марианны даже осип от наплыва эмоций.

– Так вот что ты на самом деле думаешь… – протянул Крисницкий, потому что ему нечем было оправдаться, а в этих словах он черпал защиту.

– Убеди меня в обратном. Тебе плевать было на нашего сына, важна была только эта девочка, дочь другой девочки.

– Жестоко, Марианна, – сник Крисницкий. – Воздаю тебе должное. С твоим самообладанием ты невероятно опасна.

«А чего ты ожидал? Сладкие воспоминания в кругу старых друзей?!»

– Объясни мне лишь одно, – не унималась Марианна, хотя видела, что он не хочет или не может утолить ее любопытство. – Чем она оказалась лучше меня? Неужели с ней было интереснее? Или теплее? Уж как я тебя любила… Тебе на всю жизнь бы хватило.

– Марианна, вспомни – меня женили…

– Как не помнить. Тогда я не смела высказать тебе все в глаза. Как удобно отделаться от надоевшей любовницы: «Меня женили»! А я была настолько ослеплена, что продолжала тебя оправдывать… Как все это мерзко. И потом, если бы ты не полюбил ее, у тебя не хватило бы сил оставить меня.

– Тебе так непосильна была ноша любовницы…

– Забавно, что ты в коем – то веке задумался обо мне. А я ведь терпела, Миша. И терпела бы далее, как это ни страшно. Лишь за возможность видеть тебя, дышать тобой, говорить и прикасаться к тебе.

– Не делай вид, что не помнишь, какой была в те дни. Мне больно было смотреть на тебя и понимать, как тебе плохо.

– Что же ты раньше не сказал, что тебе жаль? Может, мое мнение о тебе улучшилось бы. Что ж ты ничего не сделал, чтобы хоть что-то залечить?

– Мы оба были молоды, и…

– Молодость отнюдь не означает глупость, милый.

Назвав его этим забытым незаслуженно для него нежным словом, Лиговская поежилась.

– Этот наш дурень Константин много дел наворотил, и не только в политике, – Крисницкий решил полностью обнажиться перед ней.

Он так обидел ее в прошлом, так можно хоть как-то возвратить долг.

– Он не наш, а только мой. Ты к нему никогда не имел отношения.

– Пусть так, но неужели ты не хочешь увидеть его дочь?

Марианна в очередной раз расширила глаза, но теперь уже с меньшей долей сарказма.

– Он успел жениться?

– Внучка незаконная.

Последовал вздох.

– Вполне в его стиле.

– Хочешь повидать ее?

Марианна какой-то очень короткий миг поморщилась, но все же произнесла:

– Было бы чудно.

45

…А Крисницкий, сутулясь, стоял на холме и с ропотом ждал, когда крошечная светловолосая девочка, совсем как Алина когда-то, подбежит к нему и ухватится своими белыми пухлыми ручонками за его шею в коричневых от загара складках. Как выжгла его душу эта безумная любовь, как он шел к концу, оставшись вдовцом! Словно чувства в тот лучший период были так сильны, так прекрасны, дарили такое неземное наслаждение, что с него хватило. Не может человек всю жизнь чувствовать одинаково ярко и свежо. Поначалу все говорили: «Он еще молод. У него еще будет семья и дети…» Но он не хотел. Ровно ничего не хотел, кроме как предаваться самобичеванию и чтить память своей почившей жены, клоки воспоминаний о которой с каждым годом становились неприкосновеннее, недосягаемее. Крисницкий отнес ее к стороне своей жизни и обожествлял ее память, не думая о том, что, будь она жива, их ждала бы обыкновенная жизнь обыкновенной семьи. Быть может, лишь немного более порядочной. Но все случилось так, как случилось. И Михаил Семенович не был склонен выходить в более реальную область сознания.

Все что осталось у него, у его поколения, лишенного ориентиров, запутавшегося в собственной роскоши – продолжение. И как это все же много! Кто-то томится под тяжестью всего, что имеет, а кто-то довольствуется чем-то одним, но таким драгоценным… И Крисницкий пытался довольствоваться, находя в этом своеобразную прелесть и сравнивая себя с отшельником, лишенным материальных благ.

Если он способен осчастливить эту обреченную правом рождения девочку… Его жизнь не так уж бессмысленна. Забавно, все время он думал, что не создан для служения людям, обожал себя за обособленность и хвалил эгоизм как нечто рациональное и естественное. Пытался Крисницкий устояться, выразить себя. И к чему пришел в итоге, раз счастье, будораженье засыхающих чувств способен прозреть лишь при взгляде на свою внучку, производное двух мезальянсов?