хочется ничего, как и ему. Думать тяжело. Он шевельнул плечом и закрыл глаза.

Был ли смысл в его жизни? Было ли то, чем он занимается, его предназначением? Возможно, каждый хотел бы очищать город и весь мир от подлых ублюдков, подобно тому, который сейчас гниет в глубине дворов, но каждый ли хотел брать на себя ответственность за пролитую кровь? Душа казалась ему черной, склизкой, вонючей, противной, во сто крат гнуснее, чем все те, кого он доставал. Чем только не пренебрегаешь, идя на такое. Эти подонки не знают, какой урон они наносят обществу и какую ношу принимает на себя Константин, пристреливая их всех. Да, можно перевести стрелки и сказать: «Старик, мать твою, не молчи и докажи, что ты мой начальник! Не я всучивал себе под морду эти дела!» Когда за ним придет Строгий Судия, он не сделает этого, а покорно сложит голову и протянет руки для ареста. Но нужна ли эта жертва хоть кому-то? Наверное, нет. Кроме него самого.

Длинными пальцами он схватился за галстук и расслабил его хватку. Отстегнул пару пуговиц белой рубахи, обнажая красивую грудь. Было ли что-то в этом мире справедливого? Нормального? Естественного? Прекрасного, в конце концов? Он не видел ничего. Или мир поворачивался к нему лишь с этой ужасающей стороны. Легкие прозрачные шторы, всегда пропускающие свет, слегка качнулись, и он это заметил. Завтра всё вернется на свои места: будет заказ на чью-то жизнь, будет разговор со стариком, будут эти безмозглые придурки, сидящие за компьютерами, будет та же серая дверь, будут и эти веселящиеся дети, и кричащие подростки, и сварливые старухи, и он, безжалостный, бесчувственный, безмолвный Константин, всё такой же, как и обычно.

Он оттолкнулся от спинки дивана, расстегнул оставшиеся пуговицы, снял рубашку, сдернув надоедливую ткань, бряцал металлом ремня, перебираясь в спальню. Она располагалась за лампой, за дверью, гармоничной к тону обоев гостиной, отчего не было ясно сразу: дверь это или задумка дизайнера. Посередине стояла двуспальная кровать, вечно заправленная идеально, несмотря на то, что он жил один. У левой стены – шкаф с одеждой, по правую сторону – письменный стол и окно с видом на двор. Бросив рубашку на спинку рабочего стула, он немного подумал, взял её снова в руки, расправил и бережно повесил на то же место. Сняв брюки, положил их на неё, из кармана выпала смятая сигарета, покатившаяся по сидению, и замерла в нескольких миллиметрах от края. Он взял её двумя пальцами с видом пренебрежения, открыл окно, резко повернув ручку, и, размахнувшись, выбросил стручок на улицу. Холодноватый ветер обдул его слегка смуглое тело и быстро растворился, когда тот закрыл окно. Он сорвал кофейное покрывало, сложил его вчетверо ровным прямоугольником, убрал в шкаф и поднял белое одеяло. Ничего не желалось так яро, как сна. Константин нырнул под хлопок, натянув его почти до ушей, побарахтался ногами, выпутываясь из плена одеяла, и вскоре одна появилась наружу. Казалось, что всё тело не взопреет, если хоть одна его часть будет обдуваема из внешнего мира. Глаза закрылись сами собой, не дав мыслям появиться.

На улице было тихо, когда к нему вернулся разум. Шторы бежевого полотна едва колыхались от неизвестно откуда взявшегося ветра, сквозь них проникал мутный свет, он не был ярким, скорее приятным и ласковым, за стеной мерно стучали часы, отсчитывая секунды, минуты, идущие стройным рядом. Мягкая ладонь легла на лоб, смятые ото сна светлые волосы слегка двинулись, глаза не открывались, нос осторожно вдыхал привычный запах спальни, нога всё еще оставалась доступной внешнему миру. День не закончился, но подходил к концу, тянулся он медленно и нудно. Ресницы поднялись, серо-голубые кристальные глаза увидели свет и привычный белый потолок. Он безразлично уставился на него, изредка моргая, со спокойным и безмятежным лицом.

Спустя некоторое время поднялся, отталкивая одеяло и, посмотрев на отпечаток головы на подушке, выдохнул и отвернулся. Встал на ноги и, прошлепав босыми ногами, дошел до ванной, по обычаю закрыв за собой дверь. Давно живя одиночкой, он не мог отучиться от этой привычки, ведь стесняться было некого и, казалось, можно делать всё, что угодно. Резко полилась вода. Из-за двери звук был приглушенным, потому было почти не слышно, как он двигался в ванной комнате. На кухне жужжал холодильник, стоящий около двери, ему не нравилось, что солнце пускало свои лучи прямо на него, но сейчас оно пряталось за верхушки деревьев, и он чувствовал себя покинутым. В гостиной долго звонил домашний телефон, который редко бывал полезен хозяину, но кто-то упорно пытался дозвониться до него. Сейчас он не слышал, как тот, разрываясь, зовет его. В квартире с некоторое время стояла полнейшая тишина, после чего дверь в ванную раскрылась, и Константин, перевязанный махровым полотенцем на бедрах, потоптался около ростового зеркала в коридоре, пока до его уха не дошел пискляво-уставший звонок.

– Дагенхарт, – схватил он трубку, не разглядывая номера.

С секунду на том конце царила тишина, кажется, собеседник не ожидал ответа. Он хотел сказать кое-что неприятное слуху и речи, но сдержался, услышав:

– Привет, – Роза осторожно произнесла одно слово и запнулась, соображая, догадался ли он, кто с ним говорит.

– Чего тебе? – его абсолютно не радовал этот звонок, и он знал, что всё может закончиться не очень благополучно. – Ты решила меня достать и здесь? Кажется, мы обо всем поговорили уже, – сказал парень, не ожидая реплик на свой вопрос. – Тебе так не кажется? – напирал он на каждое слово, стараясь показать ей, что его точка зрения непоколебима.

– Прости меня, Феликс, – взмолилась она.

– Эти слова должны быть основными в твоей никчемной роли. Запомни, я – не твоя собственность, и не пытайся связать меня журналистскими путами и уловками, иначе ты дорого за это заплатишь, – в голосе не было злобы, но раздражение начинало выдавать себя.

– Кретин! Какого черта ты играешь со мной? – закричала она, он услышал громкий звук падения тяжелого предмета. Отодвинул трубку чуть дальше от уха. – Это ты водишь меня за нос! Не ты ли звал меня выйти за тебя? Что, скажешь нет? Идиот! – ей хотелось выставить его виноватым во всем, чтобы, покаявшись, он приполз к её коленям. – Ты говорил мне, что любишь меня! Ты клялся быть со мной всю жизнь! – он закатил глаза, продолжая трепать себя по влажным волосам. – А теперь что? Что я получаю? – делая короткие паузы между вопросами, она рычала, словно дикая кошка, готовящаяся схватить добычу. – Ты убежал, не сообщив ничего, абсолютно ничего! Хочешь, чтобы я верила тебе? Никогда