действо в кабинете мэра, куда он потребовал собрать начальников и руководителей подразделений, задействованных так или иначе в уголовном преследовании Миры Стариковой. Со слов Валерия Михайловича, озвучившего требование Хельги, только уже для себя, совещание напомнило заседание Совета безопасности Российской Федерации от 22 февраля 2022 года, правда, как господин Норышкин выступили все поголовно, потому что никто не желал ставить подпись под требованием заключить Миру Старикову под стражу, включая самого затейника всей этой камарильи, как назвала суету вокруг неё сама теперь уже подсудимая, мэра Пузенко. Одно дело, когда о его заказе в своих роликах говорит живая Старикова, кто верит, а кто нет, а другое, когда в случае её смерти от преследования за правду, обнародуется документ, с фактическим требованием её убить с его подписью. На совещании прозвучали совсем крамольные мысли, что не известно, что ещё будет с властью завтра, дела-то совсем плохи, вдруг Старикова Мира в своих прогнозах права, и тогда я с них требую собственноручно каждого подписать себе любимому приговор. Короче, решено пока Старикову оставить на прежних мерах, а там видно будет. Иди, революционерка, отпускай старушку домой. Как там нас твоя подсудимая именует? Дворцом Кривосудия? Пусть так, по крайней мере хоть не гестапо.

Выскочив из лифта, Хельга опять натолкнулась на взгляд мужа Стариковой, который ждал жену в холле, потому что ещё не был допрошен в качестве свидетеля по делу и поэтому не мог находиться рядом с супругой. На этот раз он вдруг широко улыбнулся ей, видимо угадав по глазам, что всё будет хорошо, и она непроизвольно улыбнулась в ответ, пряча улыбку под медицинской маской.

Зачитав постановление, которое вызвало бурное возмущение надзирающего инспектора и недоумение на лице государственного обвинителя от прокуратуры, Хельга, проходя мимо подсудимой, заметила, что она достаёт из рабочего рюкзачка крест на длинной цепочке и надевает его себе на шею.

Уже находясь в своём кабинете, работая над очередным уголовным делом, Хельга услышала рассказ своего секретаря, что было в зале суда перед её возвращением из совещательной. Старикова подошла к мужу, и они обнялись, прощаясь, потому что судебный пристав, присутствовавший в зале суда, на вопрос подсудимой дадут ли ей проститься с мужем, который будет в фойе, ответил, что это решит конвой, но скорее всего нет, так как её поведут через зал, а не через фойе. Старикова попросила позвать мужа, и они простились сдержанно, но так нежно, что промолчали даже инспекторша с прокуроршей, слушательницы зашмыгали носами, а мужчины резко помрачнели. В зале повисла напряженная тишина. Мира Евсеевна что-то тихо сказала сначала мужу, подтолкнув его к выходу, а потом одной из присутствующих дам, показав на рабочий рюкзачок и сняла с себя золотой крест на длинной цепочке и украшения с рук и из ушей, сложив всё в наружный карман рюкзачка и отодвинула его в сторону слушательницы.

– Я сначала не поняла, почему она сразу рюкзак не отдала мужу, а потом увидела, что она в него после заседания убрала ещё и диктофон, и телефон, лежавшие на столе до конца оглашения постановления. Да и не хотелось ей, видимо, без нательного креста ,лежащего рядом, слушать постановление о заключении под стражу, которое ждали все.

Меня, когда судья отправила собирать всех для оглашения, до слёз тронули их отношения с мужем. Мира Евсеевна, как в первый перерыв, почти лежала спиной на супруге, который её обхватил руками и что-то шептал на ухо. Вот, казалось бы, внешность никакая, один глаз и тот слепой, здоровья нет, посадят не сегодня, так завтра, могут и его привлечь, а он не только не уходит, а постоянно здесь и ролики помогает снимать, рискуя сам. Говорят, что он за Стариковой в Сибирь уехал с Украины в девяностые от молодой жены. Представляешь какая любовь бывает?

Дальше Хельга слушать не стала и, чтобы прекратить сплетни, громко закрыла дверь, от чего болтушки тут же примолкли, а Хельга вдруг явственно увидела взгляд, который не давал ей жизни несколько последних дней.

Теперь в нём явно что-то изменилось. Хельга решительно всмотрелась в воображаемый или, Бог знает как, материализовавшийся в её воображении взгляд Стариковой Миры Евсеевны. Сейчас в нём уже не было вынимающей душу жалости, пока не было. Старикова смотрела вопросительно, как бы интересуясь, что Хельга намерена делать дальше. Она устало опустилась в кресло и подумала с тоской, что это только первая отбитая атака, ведь мэр и его компания в покое не оставят ни Старикову, ни её, Симову Хельгу Борисовну, федерального судью холмского-5 Дворца Кривосудия и попытки сломать их «через колено» не прекратят.

За Старикову Хельга не переживала, половина суда перепевала уже её утреннее «А хрен дождётесь!», а вот как ей устоять и не дать слабину?

Хельга снова посмотрела прямо в глаз, услужливо проявленный кем-то или чем-то в её воображении, и попросила вслух:

– Поделитесь вашей уверенностью, нам обеим нужны силы, мне выстоять, а Вам выжить.