проливной дождь. Он уже догадался, что никто в этой комнате не появлялся много лет и что случайная вспышка чудом уцелевшей игрушки – всего лишь горькая нелепая шутка давно умершего мира. Призрачный отблеск далёкого невозвратного прошлого, распаливший пламя ложной надежды. Он вспомнил и эту комнату, и светильник, и кровать, и чашки на столе… и разрыдался, крепко прижав сияющий ночник обеими руками к груди… Но Огонёк не замечал этих рыданий, он ликовал! Он снова горел для человека. Он снова верил, что вернётся все то, чем он так дорожил и что считал потерянным навсегда. Мужчина поставил Огонёк на подоконник, и свет снова озарил улицу. «Надо найти другой дом для ночлега, – подумал он, – если остаться здесь, воспоминания задушат меня». Утерев слёзы и сделав несколько глубоких вдохов, мужчина ещё раз оглядел комнату, погладил пальцем одну из фарфоровых чашек и пошёл к лестнице.

В автобусе стало уже намного чище. Женщина вынесла из него лишние вещи, вымела мусор веником, наскоро собранным из веток. Нарвав свежих листьев и смочив их в ручье, она принялась мыть окна, как вдруг по стеклу пробежали несколько еле заметных бликов. Женщина огляделась, посмотрела вверх, но источника света, который мог бы отразиться в окошке, не увидела. Она уже подумала, что ей показалось, и продолжила свою работу, но блики полыхнули вновь и даже чуть ярче, так что не заметить их было нельзя. Женщина бросила листья и быстрыми привычными движениями стала взбираться вверх по ветвям каштана. Добравшись до верхушки, она увидела – в одном из домов неподалёку от леса мерцал свет. «Это… огонь», – прошептала женщина. Только он может так трепыхаться на ветру. А если это огонь, значит его кто-то зажёг. Женщина, словно птица, перелетающая с ветки на ветку, очень быстро спустилась вниз. Бесчисленные дни и ночи она бродила по пустым улицам вымерших городов, надеясь встретить хоть одного человека. Не было даже следов. И вот какой-то дом подавал сигнал. Он звал её, и, конечно, она помчалась на зов, не разбирая дороги, шлепая босыми ногами по мшистым глянцевым лужицам, разрывая коленями острые путы осоки, разбивая грудью сплетенные жёсткие ветви. Добравшись до места, она увидела свет, он горел в окне, и было в этом окне что-то нестерпимо знакомое, что-то, что уже почти стёрлось из её памяти.

Огонёк не видел, как женщина вошла в дом, не слышал, как она бежала по лестнице, он смотрел на уже слабо различимый в сумерках силуэт уходящего по проспекту мужчины, он понимал – тот больше не вернётся. Сил гореть у Огонька уже не было, и когда он почти погас, в комнату вошла женщина. Так же, как и мужчина, она осмотрелась и, увидев только тусклый светильник на подоконнике, поняла, что ошиблась. Она подошла к Огоньку, улыбнулась и тихонько погладила его. Вдруг Огонёк как будто ожил. Два прикосновения – мужчины и женщины, такие знакомые – соединились где-то в его почти угасшем электронном сердечке. Он подумал об уходящем мужчине, почувствовал дрожь в пальцах женщины – если он сейчас сдастся, то они никогда не найдут друг друга. И он собрал все силы, что остались в его давно отжившей батарейке, и вспыхнул так ярко, так неистово, что женщина, не ожидая этого, невольно вскрикнула и выронила Огонёк из рук. И он полетел вниз с двадцатого этажа. В тишине наступившей ночи этого звонкого вскрика было достаточно. Мужчина уже дошёл до конца проспекта. Ещё один шаг – и он повернул бы за угол, и ушёл навсегда из этого города. Но он услышал едва дотянувшееся до него эхо женского голоса, он остановился, он обернулся, и в окне комнаты в яркой последней вспышке Огонька увидел силуэт, который нельзя было спутать ни с чем на свете. И в этой вспышке женщина тоже увидела в темноте чуть различимые очертания мужчины. И они побежали навстречу друг другу. А на асфальте возле дома лежали тысячи мелких осколков и маленькая серебристая подставка с именем «Огонёк».