напористый дублер.

– Ну что вы! Я машинистом сцены работал. Но недолго…

– Видимо, венчурное финансирование засосало?

– Эх! – он махнул рукой и отвернулся.

Поезд остановился на «Лубянке». Он как ни в чем не бывало полюбопытствовал:

– Как думаете, Железный вернется на своё место?

– Если франшизу продлят, а Дауни – младший подпишет контракт. Или вы про Феликса?

– … или волшебник Гудвин даст ему человеческое сердце, – задумчиво произнес он.

– Это навряд ли. Мне выходить сейчас, – она встала, накинула на плечо рюкзак, взяла с пола шоппер и направилась к дверям.

– Какое совпадение! Мне тоже!

– Всё вы врете!

– Вру. Мне вообще-то на кольцо надо было … Но ничего, я никуда не спешу, я как Пятачок – до пятницы совершенно свободен, – произнес он мультяшным голосом и своим добавил. – Давайте уже вашу сумку. Раз уж я вас сопровождаю. Она сделала круглые глаза, но тот решительно взял из ее рук шоппер.

– Мне на переход, – сказала она и пошла в сторону к эскалаторам к Большому театру.

– А вы москвичка. Приезжие делают переход в центре зала, где написано, что переход.

– Так ведь там пешком идти надо, а тут лесенка-чудесенка везет наверх.

– Так на чем мы остановились?

– Что вы ушли из театра – променяли Мельпомену на Золотого тельца.

– А вы неглупая. Это тоже редкость.

– Но конечно, не такая как брови.

– На самом деле я бы мог и не машинистом. У меня и образование есть, и талант, как видите. Видите? Я бы и в опере мог петь! Да хоть вон там! – он кивнул в указатель выхода к Большому театру. – Что наша жиииииииизнь? Икрррра! Сегодня тыыыыы, а завтра яяяяя!

Его вполне себе оперный тенор рассыпался под куполом станции у эскалаторов к Театральной.

– Мы с Максом хотели шоу-группу сделать: классические оперные партии с гитарами, басами, электроникой, чтобы всё в огне, цветомузыка.

– Что же вас остановило?

– Сестра. Она замуж за итальянца вышла, ей нужна была помощь.

– Мафия?

– Почему сразу «мафия»! У них виноградники. Были.

– Так вы еще и винодел…

Они сели в поезд в сторону «Речного». Здесь в вагоне пассажиров тоже было негусто.

– Ну как винодел… Фильм с Челентано, где он давит ногами виноград в бочке смотрели?

– «Укрощение строптивого»?

– Наверное. Такое. Только мне пришлось оттуда бежать.

– Неужели не мафия?

– Если бы! У старшего брата мужа было красавица-дочь. Ну, как красавица. Юная просто. Влюбилась в меня по уши. А я что? Я же слабовольный, слабохарактерный. Ну как горячей девушке откажешь? Вот папаша ее и разозлился. Хотел меня застрелить. И застрелил бы. Только я везунчик. Ружье его хранилось в сейфе, а он шифр забыл от чуйств. Была фора у меня смотаться подальше. Так что в Италию я больше не ездок.

– Прямо как Чацкий в Москву…

– У нее вообще-то жених был. Отец выбрал достойного. А тут я такой – бонджорно, синьорина! Мы бандито, гангстерито, мы кастето – пистолето,  мы стрелянто, убиванто, украданто то и это…– он опять вскочил с сиденья и запел, пародируя героев мультика про приключения капитана Врунгеля, затем раскланялся и, взяв ее руку, галантно приложился губами.

Тут уж она не смогла сдержаться и рассмеялась. Его лицо уже не казалось ей таким простецким. Она смотрела на него и силилась понять, сколько все же ему лет. Вел он себя достаточно раскрепощенно, развязано, мужчины за тридцать так себя редко ведут. Но тому количеству событий, которые он вместил в свой монолог, требовались годы в рамках человеческой жизни. Да и морщинки, глубоко прорезавшие его лицо у слегка опущенных кончиков глаз, говорили о долгих годах, полных сильных эмоций.

Они проехали «Маяковскую», подъезжали к «Белорусской».

– У вас есть шанс всё же попасть на кольцо, – напомнила она.

– Нет уж! Гусары на полпути не останавливаются… А что вы все время молчите! Смотрите, сколько я вам всего наболтал. А Вы?

– Я лучше воздержусь.

– Боитесь меня? Думаете, я маньяк какой-то или вообще придурок?

– Нет, не думаю. Это мой стиль – больше молчать.

– Стиль – быть грустной?

– Я не грустная. Я серьезная. И уставшая.

– Только грустные люди в воскресенье вечером уставшие.

– Значит, вы точно не уставший.

– Как знать…

Поезд остановился на станции «Динамо».

– Никогда не понимал этого: как можно было так станцию назвать? В честь девушек, которые пудрят ребятам мозги и сливаются?

– Нет, это в честь физкультурно-спортивного общества. Было создано в двадцатых годах прошлого века. Тогда для девушек считалось не комильфо динамить – был популярен лозунг «Долой стыд!». Каждая честная комсомолка…

– Золотые времена! – воскликнул он и осекся.

– Молодых людей это тоже, кстати, касалось! – засмеялась она.

– Ну а вот еще одна странность: почему станция «Аэропорт», а аэропорта тут никакого нет?!

– Зато Аэровокзал был.

– Две большие разницы, как говорил моя дядя Жора.

–Из Одессы?

– Из Архангельска.

– Широкая у вас семейная география!

– И не только семейная. Я же по молодости матросом работал. На трейлере ходил в океан. Нефть…

– Может, танкере?

Он задумался. Она не была уверена, о чем – то ли о голубом океане, то ли о том, что заврался уже по самые не балуйся и надо как-то выруливать на сушу из пучины собственных фантазий.

Они помолчали. Миновали «Сокол», проехали «Войковскую». Краем глаза она видела, как на его лице проигрываются варианты того, чем может продолжится эта встреча: ничем или продолжением? А вот и «Водный стадион»…

Они вышли на станцию. Приближалась развязка.

– Ну всё, дальше мне нельзя, – он виновато протянул ей шоппер.

– Совесть не велит?

– Если пойду, нарвусь на приключения. А мне на сегодня их достаточно: от полиции удрал, с другом выпил,  с красивой девушкой познакомился.

– Кота похоронил.

– Похоронил…

В его янтарно-медовых зрачках все так же смеялись  искорки.

Возникла пауза. «Дать ему телефон что ли? С ним хотя бы будет весело», – подумала она.

– Нет, запишите мой!  – он как будто прочел ее мысли.

– Ну вот, я уже телефон далеко убрала… – она поставила шоппер на пол, открыла рюкзак, телефон к этому моменту уже благополучно провалился в его бездонные недра. Сверху оказалась тетрадь с пристёгнутый к ней за колпачок ручкой.

– Давайте аналогово, – усмехнулась она.

Он кивнул, взял тетрадь, ручку и взглянул на неё, как маститый писатель смотрит на читателя, протянувшего за автографом  свежий экземпляр его очередной нетленки.

И вдруг улыбка сползла с его губ. Искорки в  глазах заледенели. Он  открыл тетрадь где-то посередине, не глядя записал номер.

– Что-то цифр многовато, – удивилась она.

– Это код.  У меня СПИД. Позвоните сестре, – он резко захлопнул тетрадь,