фигуру, и он так решительно преградил ей путь, что лишил ее воли и способности к сопротивлению. Но стоило ей увидеть его лицо, как она поняла, что это не дьявол. Скорее ангел. Даже в темноте его волосы светились. Как и его глаза — то ли голубые, то ли серые. Нет, конечно же, голубые. И он очень правильно говорил по-английски.

Кто он? Шпион? Их сейчас полно кругом. Да и жандармов тоже. Может, он жандарм, хотя на нем и не было формы? Жандарм, посланный шпионить за ними. И он видел их всех, видел Оуэна, Эмриса, Йестина, дедушку. Правда, он не знает их имен, она их не назвала ему. Но ведь узнает, и в первую очередь про Оуэна. Господи, Оуэн вел собрание! Этот шпион должен был его прекрасно разглядеть.

Она заметила, что почти бежит, когда уже миновала долину. Не чуя под собой ног, она свернула на знакомую улицу и, никем не замеченная, юркнула в темный дом. Здесь она в безопасности. Бабушка сейчас наверху и, даже если не спит, вряд ли спустится вниз. Дедушка с Эмрисом вернутся не раньше чем через полчаса. Торопливо раздевшись на кухне, Шерон натянула ночную рубашку и скользнула за занавеску, где была ее кровать — та самая, которую ей отвели, когда она семнадцатилетней девушкой пришла в дом деда, и которая снова стала ее, когда она вернулась сюда после смерти Гуина и их сына.

Она лежала под одеялом, вся дрожа, и молила Бога, чтобы дед и Эмрис поскорее вернулись домой, хотя понимала, что стены дома не спасут их. Завтра все они будут схвачены. Что с ними сделают? Неужели их всех посадят в тюрьму? Но кто тогда будет работать в шахте? Останутся только женщины — ведь мужчины, все до единого, были на собрании, даже те, кто не поддерживает хартию. Слух о приезде известного оратора, мистера Митчелла, взбудоражил всю долину.

Ведь и она не смогла сдержать своего любопытства — единственная из всех женщин долины.

Ей некстати вспомнились слова Оуэна: «С того, кто не поставил свою подпись сегодня, мы спросим завтра».

У нее до боли сжалось сердце. Ох, Оуэн, Оуэн. Завтра его выбросят с работы и скорее всего арестуют. Англичанин видел его лицо. Лица других он, возможно, и не разглядел, но Оуэна он запомнил и обязательно запомнил эти его слова.

Скрипнула дверь, две темные фигуры на цыпочках прошли через кухню.

— Дедушка, это вы? — тихо окликнула Шерон, выглядывая из-за занавески. — У вас все в порядке?

— Да, все хорошо, — также шепотом ответил ей дед.

— Спи, Шерон, — раздался громкий голос Эмриса. — Что за охота тревожиться по пустякам? Скоро утро, тебе на работу.

— Спокойной ночи, — прошептала Шерон.

Она не могла даже намекнуть им, какая ужасная опасность подстерегает их. Она прислушивалась к шагам наверху, к скрипу половиц под их усталыми ногами, и от страха у нее стало сосать под ложечкой.

И тут она вспомнила поцелуй, вспомнила ужас, охвативший ее в то мгновение, когда рука незнакомца зажала ей рот и она почувствовала его тело, такое большое, сильное и мускулистое, и позже, когда ее губы оказались во власти его губ. Она была почти уверена, что попала в грязные лапы насильника.

Он запомнил ее, и он ясно дал понять, что будет искать встречи с ней.

Шерон поджала коленки, свернулась калачиком, с головой укрылась одеялом, словно оно могло защитить ее от ужасного англичанина, полудьявола-полуангела. Он имел смелость похитить у нее поцелуй, а сейчас держал в своих руках судьбу, а может, и саму жизнь Оуэна.

Господи, милостивый Боже, спаси и сохрани, лихорадочно повторяла она, засыпая.

Глава 2

Джошуа Барнс, коротконогий, лысоватый англичанин с круглым брюшком, выдававшим пристрастие к пиву, жил один в небольшом каменном доме, выстроенном на территории Гленридского парка. Энергичный, с крепкой деловой хваткой, он так успешно управлял заводами и шахтами, расположенными в долинах Уэльса, что владельцы некоторых из них пошли на то, чтобы взять его в долю. Его ценили не только как расторопного управляющего, но и как человека, сумевшего за десять с небольшим лет превратить Кембран из жалкой деревушки в поселок, а его рудники и чугунолитейные заводы — в прибыльные предприятия.

Рядом с многоопытным управляющим Алекс чувствовал себя младенцем. В первый же день, когда они с Барнсом отправились осматривать заводы, молодой граф понял, насколько он невежествен в вопросах бизнеса и производства. Увиденное поразило и озадачило его. Ему, аристократу, который за свои двадцать девять лет выезжал из Лондона только в загородное поместье, все здесь было в диковинку. И потому он с большим вниманием слушал Барнса, стараясь понять и запомнить хоть что-нибудь из его объяснений.

Алекс не решился заговорить с кем-либо из рабочих. Они говорили между собой на валлийском наречии, и хотя он знал, что они должны понимать английскую речь, ограничился приветливыми кивками и улыбками.

Однако он поймал себя на мысли, что рабочие занимают его гораздо больше, чем слова Барнса. Он внимательно всматривался в их лица, надеясь увидеть уже знакомые. Но это ему показалось бессмысленным занятием. Хотя Алекс был почти уверен в том, что одного из рабочих, крепкого, обнаженного по пояс мужчину с блестящими от пота крупными бицепсами и мощным торсом, всем своим видом напоминавшего боксера, он уже видел — он председательствовал ночью на собрании, — однако утверждать этого наверняка Алекс не мог.

С особым вниманием он всматривался в лица женщин, но ни одна из них не походила на ту, что встретилась ему ночью в горах. Ее он узнал бы с первого взгляда. Ему бы доставило удовольствие увидеть ее — и ее реакцию на его появление здесь.

— Это все очень любопытно, — сказал он, когда они вышли из цехов, и тут же сообразил, насколько неудачна его оценка. Пожалуй, она могла бы и оскорбить Барнса, положившего немало сил на то, чтобы наладить производство и сделать его прибыльным. — На шахты мы сходим завтра, если не возражаете. Да, и мне хотелось бы побольше узнать о рабочих. Сколько их здесь, какова продолжительность рабочего дня, какое жалованье они получают, ну и так далее.

— Я завтра же представлю вам все бухгалтерские книги, милорд, — сказал Барнс.

— Кроме того, я хотел бы знать о рабочих организациях, — осторожно добавил Алекс, — если, конечно, они существуют.

— Есть касса взаимопомощи, — ответил управляющий. — Ее члены регулярно платят взносы и в случае болезни могут рассчитывать на пособие. Других объединений ни на заводе, ни на шахте нет, милорд. Каждый работник знает, что это влечет за собой немедленное увольнение.

— А что же чартизм — неужели он не проник в эти края? Насколько я знаю, идеи чартистов довольно популярны среди рабочих промышленных районов.

— Как вам сказать, милорд. Разъезжают тут всякие агитаторы,