Станислав ПЕСТОВ
СПАСИТЕ НАШИ ТУШИ!

*

Рисунки Г. ОГОРОДНИКОВА

© Издательство «Правда».

Библиотека Крокодила № 3. 1984 г.

Дружеский шарж К. КУКСО

Так уж случилось, что, будучи по образованию физиком, автора угораздило стать как бы лириком. И со временем, изучая окружающий мир и самого себя, автор пришел к выводу, что это раздвоение не единственное.

С одной стороны, автор обожает природу — цветочки, ягодки, птичек и зверушек, а с другой — эту природу как бы уничтожает, время от времени собирая цветочки, кушая ягодки и добывая на охоте зверушек.

Вот и в этой книжке автор собирался воспеть самую древнюю страсть человеческую — охоту, а также самых правдивых рассказчиков — охотников, да вышло как бы наоборот — сплошь браконьеры и вруны, несущие дичь.

Впрочем, автор вовремя спохватился. И во второй части книжки «лирические» рассказы уступили место «экономическим» фельетонам.

Автор обещает впредь подобного не допускать.

ОСЕЧКА

Семен Елистратов, известный всей деревне своим прозвищем «санитар стола», жалобил собравшихся в курилке механизаторов слезными разговорами о здоровье матери.

— Уж не меня, а бога просит старуха свежей рыбки отведать в последние свои денечки… Свез бы кто в Сырую балку за высоковольткой. Место я там одно знаю. Красноперку, подлещика мешками можно таскать, а уж про плотву и говорить не буду. Ну? Славяне?

— Брат Митька помирает, ухи просит… — голосом генеральского денщика из кинофильма «Чапаев» передразнил Семена тракторист Беспадов и, хлопнув дверью, вышел из курилки.

Кому в деревне не было известно, что вся забота Елистратова о своей старухе сводилась к одной лишь кривобокой татуировке на руке «Не забуду мать родную»? Совершенно бесполезно было «матери родной» упросить Семена вспахать ей огород или на зиму дровец заготовить; если б не сосед Беспалов, не известно, как выкручивалась бы она на свою маленькую пенсию.

Зато уму непостижимо — какое было чутье у Елистратова на дармовую выпивку. Дед Макар только со старухой своей обговорил в пятницу вечером, как бы зарезать и сдать бычка, а уж утром в субботу ломился в двери Семен Елистратов.

— Куда Макар телят не гонял? — гоготал он, вынимая оселок и охотничий нож, и сам же отвечал: — В заготскот! А куда свою старуху не гонял? А поди в магазин, за косорыловкой?

Семен шел с дедом резать и разделывать скотину, на что он был великий и непревзойденный мастер, а Макарова старуха, вздыхая, пересчитывала рубли и отправлялась за первой бутылкой…

И вот таким манером, как общественная повинность, налагаемая на каждый бражный двор, кочевал по избам Семен, везде поспевая на именины, свадьбу, поминки. И уже ниоткуда не уходил до самого конца, пока не добирал последний глоток застольного зелья.

В ту пору в моду вошла забота о волках. По телевизору и в журналах стали расхваливать этого разбойника за его «санитарные» обязанности в лесу — подбирать и доедать больную и полуживую дичь, якобы спасая остальную тем самым от распространения заразы. Мужики только посмеивались над этими учеными затеями — на памяти были еще времена, когда в каждом дворе табунилась скотина, и не проходило недели, чтобы лесные бандиты не порезали десяток овец, а то и телку…

И как-то сразу, сейчас и не упомнишь, кто первый придумал — вероятно, многим пришло в голову такое сравнение — стали втихую сначала, потом уж открыто звать Елистратова «санитаром стола».

А может, и не только застольные подвиги Семена были причиной этого прозвища. Известен был он еще как лютой жадности охотник, хотя язык с трудом поворачивался у односельчан называть его охотником — скорее добытчиком. Замучился егерь Порфирьевич составлять на него протоколы и конфисковывать награбленное в лесу добро. То тетеревов, ночующих под снегом, начнет вылавливать сачком или сетями, то зайцев на озимях слепить мотоциклетной фарой…

Стали бояться с ним вместе в лес ходить — непременно в какую-нибудь историю втравит, если не соучастником, то свидетелем будешь числиться…

Только Митяй — шофер молоковоза, парень беззаботный и маленько безалаберный-клюнул нынче на рыбную приманку. До смерти не хотелось ему копать в своем огороде картошку, потому рад был сбежать Митяй от домашней работы на рыбалку.

— Только на кой леший нам машина? — спрашивал Митяй Елистратова. — До той Сырой балки ходу полверсты всего…

— Тихо ты, дурья башка! — Семен схватил Митяя за пуговицу фуфайки и потянул его за угол сарая. — Сколько в твою цистерну рыбы войдет?

— Да тонны две с гаком…

— То-то, что с гаком. А теперь сообрази — если цистерну с рыбой в город да по рублю килограмм пустить?

— Так молоко потом рыбой же вонять будет…

— А тебе пить его, что ли? — удивился Елистратов. — Давай заводи и огородами катись к стройплощадке, насос там захватим.

…Лихо объезжая лужи и колдобины на лесной дороге, натужно — чуть ли не до скрипа мозгов в черепной коробке — силился сообразить Митяй, где возьмут они такую прорву рыбы. Есть, конечно, в Сырой балке два пруда, разделенных между собой дамбой — по ней давно уже проложили насыпную дорогу. И рыбы пропасть в этих двух прудах, но столько под водой поваленных деревьев и коряг, что ни сетью, ни тем более бреднем туда не сунуться, иначе давно бы уж Елистратов все выцедил…

И только когда поставили привезенный насос на дамбу и Елистратов, опустив насосные рукава в пруды по разные стороны дороги, завел стрекочущий насос, начал Митяй потихоньку постигать тайну елистратовой стратегии.

«Вона, чо удумал, — внутренне холодея от грандиозности масштабов операции, соображал Митяй, — хотит из энтого пруда воду в другой перекачать, штоб по суху рыбу грести…»

— Ты чего рот разинул? — крикнул на него деловитый Семен. — Скачи в город по этому вот адресочку — там дружок мой обретается, мы с ним раньше лес вместе рубили. Обскажешь ему насчет нашей, рыбалки. Пусть готовится к приему товара.

…Когда вернули Митяй назад, не узнал он местности. В откачанном пруду судорожно билась, сверкала серебром разнокалиберная рыба, скопившаяся в ямках и бочажках, лещи, белые