в той или иной степени подчиняя их себе.
С учетом сказанного ранее несложно заметить очевидный признак самоуправления общества под эгидой единой политической власти. Оно проявляется в самых разных видах и осуществляется различными способами: местное самоуправление, вовлечение народа в принятие законов, плебисциты, референдумы, опросы населения по тем или иным вопросам и многое другое. Более того, гражданин исполняет свой долг подчинения политической власти не только, когда следует ее велениям, но и когда стремится предупредить ошибки или злоупотребления правителей.
Справедливо некогда сказано, что государственная власть — это сила, вытекающая из сознания гражданами их зависимости от государства[54]. Подчиняясь актам политической власти, граждане одновременно с тем оказывают ей нравственную, как минимум, поддержку, одобряют ее шаги. Потому и создаваемое путем совместных усилий государство осознается общим детищем, питаемым народным духом, который формирует внутренние нравственно-правовые убеждения, на которых основывается стремление подавляющей части граждан принимать верховную власть и ее правовые веления. И наоборот, разумеется. Отчего, как нередко бывает, даже прекрасно написанные законы исполняются скверно и не находят должного отзыва в гражданах? Очевидно, потому что не отвечают потребностям народного духа, общему пониманию справедливости[55].
Давно уже было подмечено: государство только в абстракции мыслится всемогущим, в действительности политическая власть неотделима от человека, его могущество проистекает именно из этого источника[56], а ее величие обусловлено не столько силой, сколько авторитетом[57]. Только за счет этого она может сделать свою волю мотивом поведения других[58]. И потому во главе государства должны находиться лучшие люди, удовлетворяющими нравственному и иным объективным критериям, пользующиеся уважением и авторитетом у всего народа[59].
Иррациональный характер политической власти, ее непостижимое духовное влияние на индивидов дали даже повод некоторым экстравагантным исследователям полагать, будто она действует своего рода гипнозом[60]. Им вполне резонно возражали: «Государство сильно и достойно не тогда, когда власть влачит население к правопорядку против его воли, навязывая народу патриотическую солидарность посредством страха и казней, но тогда, когда в самом народе живет дух государственного патриотизма и политического добровольчества»[61].
А потому господство закона, при помощи которого политическая власть обычно обеспечивает права и интересы граждан, может совпасть с волей законодателя только при полном согласии ее с доминирующими в обществе нравственными и юридическими понятиями. В противном случае она не может не испытать сопротивления со стороны подвластных и получить полного, безусловного господства над ними[62].
Граждане государства повинуются носителю высшей политической власти потому, что сознают в его требованиях голос и силу высшего авторитета, который витает над ними и который «есть продукт сложения их же собственных настроений»[63]. Можно сказать, что в известной степени политическая власть в государстве являет собой сложения многих частных воль и устремлений. Или, выражаясь иначе, верховная власть и в самом деле представляет собой результат отказа от той гипотетической физической вседозволенности, которую нередко почему-то именуют «свободой».
С течением времени, как учит история, власть в организованном сообществе становится обязательной и в известной степени неустранимой для всех граждан. Но и в последующие годы живое, активное участие в политической жизни возможно широкого круга лиц усиливает государственное самосознание народа и делает это единство более крепким и надежным[64].
Как видим, благосостояние государства зависит не от наличия законов (те нередко бывают несовершенными или вообще деспотическими), не от силы принуждения (она, как раз, является признаком государственного упадка, общественно-политического кризиса), а от того, насколько носители верховной власти солидарны со своими гражданами, и каким духом эта солидарность питается.