на вас жалобу, – сообщил он.

«Поросячьи твои глазёнки! Мы получили на вас жалобу! Жалобу! И ведь не шутит, ни чуть.» Она поняла, чего им надо. То есть, полиции. Эта девчонка с соседнего дома и этот мальчишка, её муж – они хотят воскресить Монти. Хотят посадить его, облокотив на изголовье кровати, прицепить к нему снизу ноги, вселить снова в его голос мычание. О боже, они и впрямь не разыгрывают её.

Она последовала за полисменом по сумрачному дому, пока тот не обошел все сантехприборы – от смесителя к смесителю, от мойки к ванне и к душу. Он туго-натуго закрутил каждый кран, слил в канализацию воду из всех заполненных резервуаров и, пройдя через патио, заглушил все распылители, а также шланг полива. При этом он постоянно донимал её вопросом: – Вы как, в порядке?

Ей пришлось подпереть себе подбородок ладонью, чтобы унять дрожь в губах. – Если вы хотите спросить, пребываю ли я в здравом уме и твёрдой памяти, то, спасибо, да, я в порядке.

Они уже вернулись к передней двери. Полисмен по-свойски прислонился к дверному косяку и, понизив голос до доверительного шепота, спросил, – Так зачем тогда всё это надо было – с водой?

Она не собиралась отвечать ему. Она знала свои права. Какое дело ему или ещё кому-то, что она делает со своими личными кранами и распылителями? Она была в состоянии оплачивать свои счета за воду и, вообще-то, оплатила их – на тысячу сто долларов. Следя за его глазами, она пожала плечами.

– Близкие родственники есть? – спросил он. – Дочь, сын, ещё кто-то, кому мы можем позвонить?

Плотно сомкнув губы, она помотала головой.

Выдержав паузу, полисмен со вздохом сказал, – Ладно, – он старался говорить плавно и с очень чётким произношением, как если бы беседовал с ребенком, – сейчас я ухожу. Воду вы оставляете в покое. Умываетесь, чистите зубы, моете посуду. Но больше никаких наводнений. – Он чопорно отошёл от неё, ощупывая свои ремень, кобуру и массивную полицейскую дубинку. – Ещё одна жалоба и нам придётся поместить вас в изолятор для вашего же блага. Вы же подвергаете опасности и себя и соседей. Вы меня поняли?

Улыбайся, командовала она себе, улыбайся. – О да, – ответила она кротко, – конечно, я всё поняла.

На минуту приковав взор к её глазам – для устрашения, точно так же, как это обычно делал Монти, – он, наконец, убрался.

Она ещё долго стояла у своего порога, наблюдая как вокруг сгущается ночь. Она прислушивалась к воплям воловьих птиц и диких длиннохвостых попугайчиков, гнездящихся на пальме семейства Мёрто, к шуму транспортного потока с отдаленного автобана. Настоявшись на ногах, она присела на ступеньку. В доме позади неё теперь царила полная тишина – ни единого звука от капающего смесителя, шипящего распылителя или журчащего унитаза. Это было ужасно. Невыносимо. Ведь в глуби этой сухой тишины ей слышались звуки его, Монти, шныряющего по покоробленным полам, наливающего себе очередную стопку водки, матерящего её шершавым как наждачка голосом.

Она не могла заставить себя вернуться туда. Нет, только не сегодня. Этот дом был каким-то безнадёжным, затхлым и гиблым, как могила. После всего, что здесь было сказано и сделано, его просто невозможно очистить как следует, если хоть какая-то оставшаяся его часть сохранит в себе память об эпизодах её жизни – таких, как устная история детства, пятьдесят лет жизни с Монти, визит этой девицы с чернотой вокруг глаз – так она это поняла.

В тот момент, когда за пожилой дамой из соседнего дома прибыл патрульный автомобиль полиции, Мег поливала драцену в своей гостиной. Накануне вечером полиция уже навещала эту соседку и пока один из сотрудников отключал у неё все краны и распылители, Сонни, сложив руки на груди, стоял на улице перед своим домом и наблюдал за событиями. – Похоже, на этом конец, – заявил он, удаляясь по фасадной дорожке в мешковатой гавайской рубахе, подаренной ему женой на День отца. Однако наутро, когда выяснилось, что распылители снова работают, Сонни трижды позвонил в районное отделение полиции, прежде чем уехать на работу. – Она же сумасшедшая, – вопил он им в трубку, – совсем невменяемая. Опасна и для себя, и для общества. Мне что, прости господи, не о чём больше свою башку сушить? У меня четырёхлетняя дочка ... собака ... жена. У меня забор валится. Вы там хотя бы представляете, какой урон нанесёт такая масса воды для почвы под фундаментом моего дома?

И вот сейчас полицейские заявились повторно. Когда патрульная машина, перегородив ей всё окно, проплыла мимо и бесшумно юркнула на подъездную дорожку соседского дома, Мег поставила на пол свою лейку. Её наряд включал спортивный костюм фирмы «Фила», новёхонькую пару кроссовок фирмы «Найки» и красную ленту, схватывающую на затылке хвост её волос. Хотя она уже закинула Тиффани в детсад, но у неё ещё было полно дел дома – поливка цветов, стретчинг-упражнения и готовка паста-салата – а потом ей нужно будет ещё мотнуться забрать Куинни из ветеринарки. Невзирая на всё это, она сразу же поспешила к передней двери и на улицу.

Пара полицейских (лишь через минуту до неё дошло, что меньший ростом из них был женщиной) поднялись на фасадную террасу соседки. В своих отутюженных униформах с острыми как лезвия бритв стрелками на брюках они выглядели какими-то странно нерешительными и неуклюжими. Сначала в дверь постучал мужчина – раз, другой, третий. Никакой реакции. Тогда постучала женщина. Столь же бесплодно. Сложив руки на груди, Мег ждала. Через минуту мужчина направился к боковым воротам и проник во внутренний двор соседки. Мег услыхала, как распылители в соседском саду с прощальным стоном заглохли, после чего полицейский вернулся с набитыми грязью ботинками.

Он вновь стал колотить в дверь – теперь уже гораздо яростнее, что напомнило Мег поведение её мужа. – Немедленно откройте! – взывала сотрудница хрипловатым фальцетом, тщетно пытаясь хоть как-то огрубить себе голос. – Полиция!

И тут Мег заметила её – соседку, которая стояла у ближайшего к двери эркерного окна. – Гляньте! – крикнула она, прежде чем успела сообразить, что делает. – Вон она – там в окне!

Сотрудник, у которого были усы и бледно-белые, как у её Сонни, волосы, перегнулся через перила террасы и, нервно жестикулируя, попытался привлечь внимание застывшей за окном фигуры. – Полиция! Откройте дверь! – зычно требовал он. Старуха даже не шевельнулась.

– Ах, так! – гаркнул он, беззвучно матернувшись. – Ну ничего, ничего, – он навалился плечом на дверь, которая не устояла перед его натиском: дверная