коротко, по-военному ответил Матвей, пытаясь загладить свою глупость.

— Не спрашивают тебя! — раздраженно рявкнул Даня. — Тут они, Серега! И рычаг есть для них.

— Ну что же, начинаем… — проговорил я. — Чуть-чуть подвинь рычажок поворота, перед этим поверни во-от этот ключ…

Даня повернул малюсенький ключик и немножко подвинул влево рычажок, после чего ракета начала медленно поворачиваться в сторону Земли.

— Ага! Вот так! — азартно и с неподдельным волнением воскликнул я. — Так… Так… Еще чуточку… Да… Стоп! Отпускай… Теперь я дергаю за резервный рычаг…

С этими словами я плавно опустил резервный рычаг, после чего тихонько зарокотали двигатели и ракета поплыла к Земле, постепенно ускоряясь. Когда мы уже входили, так сказать, в родную атмосферу, я мигом подлетел к Дане и сказал:

— Где ручка парашютов? Срочно!

— На, держи! — воскликнул Даня, подавая мне шнур с закругленной ручкой. — Их тут два, надо вместе несильно дернуть.

Я тут же глянул в передний иллюминатор ракеты: мы летели вертикально вниз, после чего послышался ужасающий грохот и рокот: наша ракета начала сгорать в атмосфере.

— Тяните! — испугавшись, кричал Матвей. — Горим!

— Сейчас, еще немного, еще чуть-чуть! — крикнул я в ответ, находясь в ужасном напряжении. — Сейчас! Вот-вот… Тянем!

По моей команде мы дернули за шнуры, после чего внезапно нас дернуло вверх, мы начали планировать вниз, и сразу же появилась гравитация, которая, словно в отместку за нарушение ее законов о невесомости, крепко припечатала нас о лобовой иллюминатор.

— О господи… — только и смог выговорить я, после чего без сил растянулся на широком бронестекле.

— Радуйтесь, народ! — попытался ободрить нас Матвей, с трудом вставая на ноги. — Мы ведь прошли через такую круговерть, умудрившись остаться ж-живыми… И невредимыми…

— Ох, не до тебя сейчас! — фыркнул Даня. — Нам бы инфаркт сейчас не словить от избытка чувств…

И вслед за мной лишился чувств, но спустя минуту наш спускаемый аппарат, после выпуска парашютов отделившийся от двигателей ракеты, глухо ударился оземь, что мигом привело в чувство обоих.

Картинка перед глазами то размывалась, то искривлялась, но в конце концов начала обретать четкость.

— О-о-ох, вот жмыхнуло-то меня, а? — пробормотал я, вылезая из спускаемого аппарата и плюхаясь на асфальт Тебеньковской дороги.

— Вот это да… — проговорил Даня плюхаясь из нашей капсулы прямо на меня с вращающимися в орбитах глазами. — Ну и ну!

Тут уж от сорока килограммов, рухнувших на меня, я окончательно очнулся, посмотрел по сторонам и сказал:

— Вот так раз, друг! Кстати, где наш товарищ?

Словно в ответ на это из люка вылез Матвей, и, глядя на нас и в том числе и на меня, заныл:

— Ну пацаны, отпустите, а? Ну по-братски же!

И уставился на меня:

— Ну Серега! Ну стоко пережили, а?! С друзьями так же не поступают…

— Что ты все «Ну» да «Ну»! И вообще, почему я вдруг у тебя в друга преобразился? — сердито бросил я, но при виде просящего и раболепного взгляда человека, какой жидок на расправу, смягчился. — Ладно-ладно, вали на все четыре стороны, все равно воронок за тобой завтра прямо к участку подъедет. Ну, пошел отседова!

И поддал ему ускоряющего пенделя. Когда он скрылся из виду, Даня обратился ко мне:

— Серега, я тут вот подумал… Вот с нами же только что столько всего произошло; к тому же нас чудом не укокошило, так ведь?…

— Так. — согласился я.

— Ну я и думаю: а это, грубо говоря, хорошо или плохо? Вопрос, конечно, риторический, но…

Я посмотрел на Даню, спускаемый аппарат, разнесший в крошки асфальт, и, вздохнув и любуясь закатом, напоследок изрек:

— Ну не знаю, не знаю… По крайней мере, нам будет что вспомнить!

Конец!

Русанов Сергей, 09.11.2022 г