Севере очень немного — командиром дивизиона эсминцев и начальником штаба Северного флота, у него было такое ощущение, будто он всегда стремился именно на этот флот и служба на этом флоте составляла теперь единственный и главный смысл всей его жизни.

У подъезда ждала машина. Опять хлынула навстречу сутолока знойного московского дня, но теперь Головко не замечал ничего. Мысли его были далеко — в Заполярье, а состояние такое, будто все еще впереди, будто сегодня он сдал последний экзамен в училище и только начинается его большое плавание.

Вечером Арсений Григорьевич ходил по Москве, и это чувство начинающейся жизни не затухало в нем. Казалось, ярче горели огни реклам, праздничнее и наряднее выглядели прохожие на улицах, громче доносились песни из радиорупоров.

Незаметно для самого себя он очутился на Красной площади. Часы на Спасской башне пробили двенадцать. Сменился караул у Мавзолея. Головко пересек площадь, вышел к Москве-реке, снова пересек площадь, и она показалась ему беспредельно широким и спокойным в этот ночной час морем, а ярко освещенное здание за стеной Кремля — кораблем, находящимся в плавании.

На рассвете следующего дня Головко вылетел на Север. На чемодане перед ним лежала потертая карта. Самолет слегка покачивало, и потому казалось, что зигзагообразные линии рек, железных дорог на карте тоже движутся, словно живые. А рядом с этими линиями море, широкая полоса тундры и крошечные островки — все, все будто живет, движется, совсем неожиданно и по-новому рассказывая о себе.

Головко то разглядывал карту, как живописное полотно, чуть отодвинув от себя и прищурившись, то склонялся над ней с карандашом и циркулем, еще и еще раз вымерял расстояния.

Почти всю дорогу, несколько часов подряд, он не сводил глаз со старенькой, основательно истертой на сгибах, усеянной кружочками карты со знакомыми названиями: Полярный, Ваенга, Кильдин. Теперь они не просто географические понятия, а то, с чем накрепко связана его жизнь на годы вперед…

7 августа 1940 года Арсений Григорьевич доложил в Москву о вступлении в должность командующего. И тут же погрузился в дела, а их было великое множество…

«Он прекрасно понимал, что «один в поле не воин», — вспоминает то время вице-адмирал в отставке Н. А. Торик. — Первая встреча со штабом, руководством флота, с теми, с кем придется бок о бок трудиться много лет. «Вы, товарищи, — сказал Головко, — отныне моя опора. Позвольте надеяться, что каждый из нас на доверенном участке будет работать в полную силу, — и шутя добавил: — Благо полярный день никого здесь не ограничивает».

Сразу был взят нужный тон. А потом изучение кораблей, ознакомление с морским театром, с личным составом, чтобы почувствовать весь флотский организм. Именно в тот период был заложен прочнейший фундамент взаимопонимания, душевной теплоты между экипажами кораблей и частей и флагманским командным пунктом флота, где день и ночь протекала напряженная работа. Отработка различных планов, принятие смелых, порой рискованных решений. Войны еще нет. Но она тут, рядом. Боеготовность! Ей подчинены все помыслы командующего, вся работа штаба флота, соединений. Принято решение: все корабли, нуждающиеся в ремонте, поставить в заводы, даже за счет сокращения объема боевой подготовки, а оставшимся осваивать театр в любую погоду, лодкам погружаться на предельную глубину, самолетам-разведчикам летать на предельный радиус. Ничего условного. Береговым артиллеристам — борьба за секунды, за первый залп. Строителям — все внимание на сооружение командных пунктов, бытовое устройство моряков. Тылу — учесть протяженность театра, погодные условия, своевременно обеспечить все отдаленные точки. Не забыты вопросы взаимодействия с приморским флангом армии. В этом ратном труде нового командующего Военный совет, командиры соединений ощутили новизну, творческие размышления, взгляд вперед, в завтрашний день».

Среди множества больших и малых дел для А. Г. Головко было важнее всего не упускать из поля зрения главное — боевую и политическую подготовку личного состава, воспитывать в духе высокой воинской дисциплины тех самых моряков, которым меньше чем через год жизнь сулила испытание в огне Отечественной войны.

На четвертый месяц после вступления Головко в командование флотом случилась большая беда: во время учений подводная лодка Д-1 погрузилась и не всплыла. Командующий флотом вышел на миноносце к месту происшествия. Целую неделю находился там, руководя поисковой операцией. Увы, безрезультатно. Причина гибели лодки так и осталась загадкой. Были разные предположения. Головко же считал, что командир лодки не справился с управлением, лодка стремительно ушла на огромную глубину и там была раздавлена.

Много шума наделала эта трагическая история на флоте и особенно в Москве. Последовал строгий выговор Головко и снятие с должности командира бригады подводных лодок. А еще специальным приказом предписывалось: «Подводным лодкам на глубинах моря больше рабочей глубины лодки не погружаться».

Вот это больше всего взволновало комфлотом, ибо в Баренцевом море повсюду глубины превышают «рабочую глубину» лодки. Стало быть, выполнение приказа было равносильно тому, чтобы вовсе отказаться от боевой подготовки.

Есть люди, у которых под внешней невозмутимостью таится огненный темперамент и жажда деятельности. Таким был вновь назначенный командир бригады подводных лодок Николай Игнатьевич Виноградов. Многое связывало их с Головко: три года учебы в Военно-морской академии, служба до войны и самое главное — единство взглядов на развитие флота, вера в будущее подводных лодок, особенно здесь, на Севере, где большие глубины, широкий простор. Случись война — нужно уметь действовать на морских коммуникациях противника. Именно в этом направлении работала мысль командующего и Виноградова — большого знатока дела, человека, способного принять смелое решение, а если нужно, то и пойти на риск… Они понимали, что причина всех промахов и упущений на бригаде подводных лодок — плохая организация, слабая дисциплина, неумение ценить фактор времени.

Волновало Головко и другое: как все же проводить боевую подготовку, учить моряков тому, что нужно на войне, если есть строжайшее указание погружаться, не превышая «рабочую глубину». Идет телеграмма в Москву — одна, другая — с просьбой отменить решение. Оттуда подтверждают: действовать согласно указаниям. А это значит ждать, пока пройдет зима и вскроется Белое море, и опять же учиться плавать на относительно малых глубинах. Испанский опыт подсказывал командующему флотом другое: действовать, и действовать