Что вообще могло быть адом, если не это?
*
Это случилось много раз и многими способами. Моргота, казалось, подпитывали их бесчестье и позор, и чем краснее были их щёки после, тем лучше. Однажды Саурон ковал в кузнице оружие, и жар от него, должно быть, овладел им. Он глубоко задумался, поглощённый работой. Галадриэль сидела за столом в паре метров от него, когда из расплавленного металла вырвалась яркая искра — но окрашенная не так, как полагалось бы обычной искре. Поражённый и растерянный, Саурон из любопытства провёл рукой по этому месту в воздухе. Искра вернулась — и на этот раз она подчинилась его воле.
От осознания у него загорелись глаза. Что-то происходило. Его магия, его сила — это возвращалось.
И в тот самый миг, словно эти два события сплетались воедино, Галадриэль за столом сделалось плохо и она сложилась пополам. Он резко обернулся и посмотрел на неё. Она подняла лицо и встретилась с ним взглядом. В глазах её читалось страдание.
— Кажется, я ношу дитя, — призналась она мягко, хотя голос дрогнул от страха. — Меня тошнит уже какое-то время.
Он уронил инструменты. Ему бы тоже испугаться, но он был на удивление спокоен. Он подошёл, опустился рядом с ней на колени, взял её руки в свои и крепко сжал.
— Всё будет хорошо, — успокоил он, и лицо её исказилось от боли.
— Откуда тебе знать? — спросила она резко, страшась худшего — для них, для их ребёнка.
Он дотянулся и нежно взял её лицо в ладонь.
— Не переживай, — сказал он, вспоминая искру над раскалённо-красным… и что это для него означало. Губы растянулись в тонкой улыбке, наполняя глаза неестественным светом. — Я кое-что придумал.