28 декабря 2022 Александр Минкин , «Новая газета»

Вторая речка

Мы запроданы рябому чёрту на пять поколений вперёд. Александр Минкин — к годовщине гибели Мандельштама

В истории России, в истории мировой литературы есть две смертельные речки. Одна называется Чёрная, а вторая — просто Вторая.

А пока поодиночке

к Чёрной речке их ведут.

Градский .

Поэт Осип Мандельштам во время второго ареста, 1938 год. Фото: НКВД

* * *

«Мы запроданы рябому чёрту на три поколения вперёд». Рябой чёрт — это Сталин. А «запроданы на три поколения вперёд» — это пророчество 1930 года. Автор — Мандельштам.

Он ошибся. Минуло 92 года. Прошло четыре поколения, ещё немного — и будет пять. Обязательно будет. Популярность Сталина растёт, и всё новые обитатели РФ присягают на верность рябому чёрту.

Вот те пророческие слова:

Все произведения мировой литературы я делю на разрешённые и написанные без разрешения. Первые — это мразь, вторые — ворованный воздух. Писателям, которые пишут заранее разрешённые вещи, я хочу плевать в лицо, хочу бить их палкой по голове.

Этим писателям я запретил бы вступать в брак и иметь детей. Как могут они иметь детей — ведь дети должны за нас продолжить, за нас главнейшее досказать — в то время как отцы запроданы рябому чёрту на три поколения вперёд.

Мандельштам. Четвёртая проза. 1930.

Три поколения вперёд? — Мандельштам, конечно, понимал, что так долго Сталин не проживёт. Но писал он не о тиране. Сталин умрёт, а удушье, страх и душевное рабство останутся. Надежды тают, а ледяной панцирь растёт, обнуляя идеалы, законы, отравляя душу. С пелёнок.

Ребёнок рождается в мир, где атмосфера отравлена; для него это родной воздух, это наша родина, сынок.

В Антарктиде ледяной панцирь на десятки тысяч лет задавил всё живое, теперь сверкает белизной. Наш панцирь чёрный, мутный, он не сверкает, он поглощает всё, как чёрная дыра. В нём всё гаснет. Что там в чёрной дыре? Ничего. И уж точно там не нужны проницательный ум, сомнения, высокие чувства. Там паучья глухота. Из чёрной дыры нет спасения, как из паутины.

Справа налево: Анна Ахматова, Осип и Надежда Мандельштам

…Считается, что Мандельштам погиб 27 декабря 1938-го. Для нас памятные даты — это очень удобно: знаем, в какой день скорбеть о смерти, в какой радоваться рождению. Но напрасно и наивно думать, будто кто-то в летейской стуже Большого террора точно зафиксировал смерть доходяги. Такие подыхали гурьбой и гуртом.

Мы не знаем дней рождения и смерти великих: Авраам, Ликург, Гомер, Эсхил… Даже год знаем неточно, а иногда сомневаемся: который век? Это никак не умаляет их величие и наше восхищение. Если читаем и понимаем. А иначе — отметили ДР гения (точнее, отметились) и дальше побежали, забыв о нём в ту же секунду. Так холодный профессиональный убийца по пути к месту работы крестится, проезжая, на каждую церковь и продолжает навинчивать глушитель, воцерковлённый господин.

В момент смерти человека мы понимаем, кого потеряли. Или в какой-то степени понимаем. Или вообще не понимаем, а поймут только потомки.

Две тысячи лет назад о распятом государственном преступнике горевали несколько человек. Сейчас в глазах двух с половиной миллиардов это главное событие истории.

Когда Мандельштам умер в ГУЛАГе, окружающие зэки и вохра, конечно, не понимали, что этот истощённый, старый (47 лет), беззубый фитиль кое-что значит в русской литературе и даже в мировой.

Мандельштам — из самых поразительных и дальнобойных достижений, завещанных нам русской духовной историей XX века. Его значение совсем не ограничивается рамками русской словесности. Скажем напрямик — общемировое явление. Никто так глубоко не понял русскую и европейскую историю. Поэтому о будущем можно не гадать, а с достоверностью читать  в написанном Мандельштамом.

Академик Вяч. Вс. Иванов

В 1932 году Мандельштам в стихотворении «Ламарк» зафиксировал роковой поворот назад, точнее — спуск в немоту, в темноту.

Если всё живое лишь помарка

За короткий выморочный день,

На подвижной лестнице Ламарка

Я займу последнюю ступень.

Помарка — это ошибка, её зачёркивают. В данном случае зачёркивают всё живое.

Поэт идёт в обратную сторону: по лестнице эволюции вниз. От человека — к глазастым, но бездушным насекомым — к слепым червям — к одноклеточным.

…Мы прошли разряды насекомых

С наливными рюмочками глаз.

Он сказал: «Природа вся в разломах,

Зренья нет, — ты зришь в последний раз!»

Он сказал: «Довольно полнозвучья,

Ты напрасно Моцарта любил».

Наступает глухота паучья,

Здесь провал сильнее наших сил.

И от нас природа отступила

Так, как будто мы ей не нужны,

И продольный мозг она вложила,

Словно шпагу, в тёмные ножны…

Стихи требуют осмысления. Кто этот «Он», который говорит поэту «ты зришь в последний раз»? Кто говорит «довольно полнозвучья»?

Если бы этот «Он» хоть раз попал в середину строки, мы бы сразу поняли смысл прописной буквы. Но оба раза «Он» — в начале строки; как хотите, так и понимайте.

«Он» отнимает слух, зрение; очевидно, и речь. Какая может быть речь у одноклеточных? Эта операция — прямо обратная той, великой, которую когда-то совершил шестикрылый Серафим.

Моих зениц коснулся он.

Отверзлись вещие зеницы…

Моих ушей коснулся он, —

И их наполнил шум и звон:

И внял я неба содроганье,

И горний ангелов полёт…

Духовная жажда тоже исчезла, атрофировалась за ненадобностью. Если обитатели оглохли — к чему красноречие? Глухих не жгут глаголы.

Стихотворение «Ламарк» редко вспоминают. Грозное пророчество («наступает глухота паучья») скоро сбылось политически:

Мы живём, под собою не чуя страны.

Наши речи на десять шагов не слышны.