Над Замком висела пелена мелкого дождя. Мокрым казалось все: черепичные крыши башен, холодные камни стен, темное дерево главных ворот. Здесь всегда было ветрено и сыро. Это место изначально не располагало ни к романтике, ни к уюту. Поэтому с тех пор как здесь была устроена тюрьма, Замок облегченно вздохнул, оказавшись, наконец, в родной стихии. Он пришел к своему настоящему, естественному состоянию для которого и был построен, впитав каждым камнем ненависть и отчаяние строивших его каторжников. Лишь по какому-то недоразумению, нелепой случайности, две сотни лет Замок был вынужден жить чужой жизнью. Он с холодным неудовольствием принимал многих радостных людей, вздыхал скрипучими полами от нетерпеливых женских шагов, раздражался дрожанием гобеленов от счастливого детского смеха и с укором смотрел потемневшими картинами на случавшиеся томные вздохи и романтические истории.

   Вернув свою настоящую природу, Замок воспрял и стал ревностно блюсти свое истинное предназначение - лишать свободы и надежды. Теперь ему не требовались решетки и запоры на дверях. Замок сам исправно сторожил своих невольных обитателей, в усердии забывая иногда об осторожности - не раз охранники находили запертыми двери, которые оставляли открытыми, что давало пищу для опасливых ночных разговоров за стаканчиком в караульной.

   Окончательно Замок успокоился, когда руководить тюрьмой назначили Директора. Директор не просто выполнял свою работу - он жил тюрьмой и был предан ей беззаветно. Даже свою квартиру он устроил в башне, по соседству с кабинетом, лишь иногда неохотно покидая Замок, чтобы проверить свой дом в деревне.

   Директор был господином невысокого роста - весь округлый, мягкий в безупречном форменном сюртуке. Гладко выбритые щеки и двойной подбородок выдавали в нем кулинарного гурмана и довольного своей судьбой человека. А его манера говорить негромко, растягивая слова, делали его похожим на кота, который, впрочем, умел при необходимости выпустить когти.

   В своих владениях Директор поддерживал образцовый порядок. Несмотря на постоянную сырость, никакого мха на каменной кладке и никакой ржавчины на решетках. Раз в день он лично обходил весь замок, строго взыскивая за любые вольности.

   Центром замка - его душой был внутренний двор, заботливо посыпанный гравием. Там, у южной стены возвышался эшафот. В редкие погожие дни первые лучи солнца, попадавшие во двор, неизменно освещали сначала его. Эшафот был гордостью Директора. Из окна восточной башни открывался чудесный вид на это строгое строение. Оттуда Директор любил придирчиво разглядывать эшафот, силясь обнаружить в нем какой-нибудь изъян, и всякий раз с удовлетворением отмечал его совершенство. Эшафот был великолепен в своем лаконизме: безупречно подогнанные доски, строгие очертания люка, густо смазанный механизм с отполированным медным рычагом. И, конечно королева эшафота - виселица. По преданию, в которое свято верили все служащие тюрьмы, она была сделана из грот-мачты мятежного галиота, вобрав в себя всю дерзость и бунтарство диких времен. И теперь, когда виселица, казалось, сама покачивала лоснящуюся петлю, в душе Директора просыпался восторг от ее бессильной злобы, которая превратилась со временем в покорную, нетерпеливую жажду все новой и новой "работы".

   В замке было всего восемь камер, из которых три-четыре чаще всего пустовали. Узники здесь долго не задерживались, гостили обычно не больше недели. Именно "гостили", как любил настаивать Директор. Очень набожный, он с любовью относился к каждому, веря, что те несколько дней, еще подаренные судьбой гостю, даны для искреннего общения и молитвы. Но особой своей миссией Директор считал исполнение последнего желания своих подопечных, доведя со временем весь процесс до совершенства. Он переманил к себе городского повара-кудесника, собрал приличный винный погреб, а пару лет назад -кончив хлопоты с сыроварней, - смог похвастать превосходным твердым сыром. Местные торговцы поставляли в замок отличный табак, свежее мясо и овощи, особой же гордостью Директора стала оранжерея с экзотическими тропическими фруктами.

   Время Директора пролетало в милых сердцу заботах. К тому же гости попадались спокойные и интеллигентные, особых хлопот двум его главным сотрудникам - Священнику и Палачу, не доставлявшие. Но однажды доставили Его.

   Он попросил называть его Писатель. Это был высокий, очень худой человек, средних лет, бедно и небрежно одетый. Волосы, рано начавшие седеть, давно не видели гребешка, и щетина, которая намеревалась стать неопрятной бородой совсем ему не шла. Лишь глаза - чистые и умные жили своей жизнью отдельно от лица.

   Директору новый гость понравился. Он, разумеется, сразу поинтересовался последним желанием Писателя, красноречиво описав возможные варианты. К разочарованию Директора, Писатель отказался от всего, попросив только бумагу, перья и чернила. Директор, иногда баловавшийся лирическими стишками, незамедлительно пошел навстречу. На вопрос Писателя: "Сколько у меня осталось времени?" - Директор не стал кокетничать: "Четыре дня. Просили не затягивать", - и обезоруживающе улыбнулся.

   Четыре дня пронеслись для Директора совершенно незаметно. Директор, слывший ранней пташкой, как обычно встретил утро с маленькой жестяной лейкой в руках, ухаживая за своими фиалками, которые уютно устроились на кабинетном подоконнике. Взошло солнце, гостившее здесь нечасто - день обещал быть чудесным. Директор мурлыкал под нос любимый мотивчик, наслаждаясь запахом только что сваренного кофе, и посматривал изредка на стрелки старинных напольных часов. "Шесть с четвертью", - успел подумать он, перед тем как раздался вежливый стук в дверь. Директор улыбнулся и подумал: "Хорошо, когда все идет, как положено". В ответ на короткое "войдите", в кабинете появился Палач.

   Это был упитанный простодушный малый, с маленькими живыми глазками, которые непросто было разглядеть за румяными щеками. У него было абсолютно гладкое лицо, на котором не росла щетина, и поэтому он был похож иногда на огромного перезревшего ребенка, одетого в тесноватый форменный мундир. Возраст выдавали слишком крупные кисти рук с бледными прожилками вен и толстые пальцы.

   Директор покровительственно кивнул и еще раз улыбнулся. У них давно сложилась традиция: после