Георгий Смирнов Старик и смерть

Ускользающие лучи последнего осеннего солнца падали, с трудом пробиваясь сквозь мутное, давно немытое оконное стекло на клавиши пишущей машинки. Пыль надежно укутала ее бархатной серой пеленой, матово серебрилась в закатном свете, завивалась причудливыми фигурами, рождаемыми слабым сквозняком из чуть приоткрытой форточки. В каретке машинки сиротливо ютился чистый белый лист, пожелтевший от времени. Старик сидел у окна и смотрел.

Он слышал крики детей, резвящихся во дворе, радующихся последнему теплу, наблюдал за их беготней и размышлял. Он думал о том, как легко им жить, любить эту осень, это солнце просто за то, что они есть. Как хорошо уметь наслаждаться каждым мигом, каждым мгновеньем своего нехитрого существования, смеяться, если смешно, и плакать, если обидно. И что им до того, что эта осень для них не последняя, что пройдет зима, весна, окончится лето, и ровно через год все повторится вновь. Хотя вновь ли?

Старик усмехнулся. Нет, наверное, для детей каждая их осень новая, несущая свои запахи, настроения. Ведь говорят, что собаки тоже каждое утро встречают новое солнце. Да и они сами через год будут не такие, как сегодня. Господи, что такое год для него, старика, — всего лишь еще одно движение маятника, еще один потерянный виток заводной пружины, не более. И каждая последующая осень, в общем-то, не отличается от предыдущих — разве что чуть больше дождей, да заморозки нынче ранние, вы не находите? Нет? Так я и говорю — осень то та же, просто это мы сделали круг и вернулись туда, откуда ушли. Так и ходим, как ослики по кругу, а сами-то говорим: время идет, время!

Дети, играющие в свои загадочные игры, непостижимые взрослым умом. Забавно, но вряд ли они задумываются об этом, полагая, что нет ничего сложного просто поверить в то, что все происходящее с ними в данный момент вовсе не игра, а самая что ни на есть правда. Даже к концу жизни лишь единицы из них сумеют избавиться от иллюзий и смогут понять, что окружающая их реальность ничем не правдивее их детских грез. Только в играх всегда есть шанс что то изменить, в конце концов, поменять правила, а если уж совсем не заладилось — бросить все и просто пойти погулять, пытаясь придумать что ни будь новенькое. Взрослая жизнь не позволит с собой таких вольностей. Редкие люди способны идти наперекор судьбе, диктуя ей свои условия, да и то не известно в точности, не являются ли они всего на всего игрушками в ее лапах. А что говорить об остальных, которых просто несет по течению, швыряет о коряги, волочет брюхом по каменистому дну, а то вдруг поднимет волной к самому солнцу и… Да, выше взлетел — больнее падать. А люди суетятся, делают вид, что решения принимают именно они, что все под контролем, так оно и было задумано. Смешно. Потому что все это всего лишь иллюзия.

Старик смотрел на деревья, оголившие свои ветви в преддверие зимы, на разноцветный ковер листвы, сплошь укрывший землю и пешеходные дорожки, смотрел на лужи, оставшиеся после ночного дождя. Он видел неброскую красоту этого дня, но в душе его ничего не шевельнулось. Старик усмехнулся и потянулся за сигаретами. Чиркнула спичка, и рукотворный огонек расцвел в дрожащих морщинистых руках. Кончик сигареты мерцал в наступающих сумерках, и сизое табачное облако расползалось по комнате, образуя причудливые комбинации с пылью, клубящейся в закатных солнечных лучах. Старик ждал.

Скрипнула дверь, и в комнате повеяло прохладой. Казалось, легкая тучка на мгновенье закрыла солнце, и вот оно уже светит вновь, но промозглый холод не торопится уходить, проникает в пол, стены, пропитывает сам воздух. Старик обернулся. Тусклая серая фигура, стоящая посередине комнаты, приветственно кивнула.

— Ты кто? — спросил старик, заранее зная ответ.

— Я — твоя смерть, — ответила Смерть.

— Глупо спрашивать, за чем ты пришла. — старик смеется, но смех перерастает в хрипящий грудной кашель. — А почему именно сегодня?

— Пришел твой срок, — просто ответила Смерть.

— Срок? А кто его устанавливал, мой срок? — старик с вызовом глянул туда, где у смерти должно было быть лицо, но увидел лишь клубящуюся серую дымку. — Уж не ты ли?

Смерть молчит.

— Нет уж, ответь! Я, на пример, не хочу умирать сегодня. У меня еще куча дел, знаешь ли. Посуда не вымыта, и, да … конечно! Роман за меня кто будет писать? Дело, можно сказать, к финалу, а тут… Нет, сегодня не пойдет. — старик затягивается и выпускает тонкую струйку дыма в потолок.

Смерть молчит.

— Ну, правда, а к чему спешить? — старик, кряхтя, поворачивается на стуле лицом к своему странному гостю. — Ты присаживайся, не стой, в ногах правды нет, давай лучше поговорим, что ли…

Смерть молча пересекает комнату и садится в старое потертое кресло в самом дальнем затененном углу. Засыпающая муха вяло бьется об стекло с негромким монотонным жужжанием. Солнце за окном касается верхушек увядших тополей.

— Ты, конечно, все-таки гость, хоть и, прошу прощения, незваный, а гостя вроде положено угостить чем-нибудь… Может, чайку? — спросил старик и невесело усмехнулся. — Давненько у меня не было гостей, пусть даже и незваных. Я могу поискать, у меня где то печенье должно быть, только оно жестковатое, грызть его мне нечем, а с чайком оно и ничего… Хотя о чем я говорю, тебе, наверное, это все давно уже не нужно, в смысле еда…

— Нет, от чего же? — неожиданно проговорила Смерть глухим, несколько хрипловатым голосом. — А лимон у тебя есть?

Старик опешил.

— Ну, если лимона нет, то можно и так. — Смерть сокрушенно вздохнула, — В кои то веки тебе чаю предлагают, а лимона нет. А я люблю, что бы был с кислинкой.

Старик вздрогнул, очнулся. — Есть лимон, только… засахаренный. Пойдет?

— Конечно, пойдет! Так даже лучше, горечи меньше.

Старик тяжело поднялся со стула, затушил окурок в пепельнице и, сунув ноги в разношенные шлепанцы, зашаркал на кухню. Раздался плеск воды, приглушенное чертыханье, чиркнула спичка. Скрипнули дверцы буфета, зашуршали раздвигаемые пакеты, звякнула посуда. Спустя какое то время старик появился в дверях комнаты с подносом в руках. Подойдя к небольшому столику, стоящему у кровати, он поставил на него два стакана чая в старинных почерневших серебряных подстаканниках, сахарницу с отбитой ручкой, тарелку с печеньем.

— Если чего, я еще за кипятком схожу, — сказал старик, взглянув на Смерть. — И заварка еще осталась. Садись, что ли!

*****

— Дурацкая у тебя все-таки работа, — сказал старик, потягивая вторую кружку чая, — ходишь, ходишь, людей со свету сживаешь. И не надоело тебе?

— Привык, — ответила Смерть, отправляя кусочек печенья