сторон, и тут неожиданная догадка молнией поразила его мозг. Он тихонько поставил недопитую кружку на столешницу, медленно, стараясь не привлекать к себе внимания, слез со стула и неторопливой, слегка крадущейся походкой стал пробираться к выходу. И когда уже его рука схватилась за спасительную дверную ручку, гул голосов в зале неожиданно стих. Тишина достала его. Хэнк медленно развернулся лицом к мистеру Фросту, не замечая того, что все в зале застыло в самых причудливых позах. Вот бармен опрокинул бутылку виски в чей-то бокал, и струя обжигающей янтарной жидкости стекленеет в воздухе тугой упругой спиралью. Вот старина Боб, застывший с разинутым ртом, так и не донесший до него кусок жареного мяса, нелепо торчащего на вилке. А вон и Джексон-хитрюга покосился на кого-то маленькими хитрыми глазками, да так и замер, сжимая в руке новенькую десятидолларовую купюру, интересно, свою ли? Хэнк облизнул пересохшие губы и прохрипел:

– Джим… он, он…

– Да, Хэнк, да, он прав. – Айсмэн откинулся на стуле, пригубил виски и отставил стакан. – Чертовски наблюдательный старикашка. Но забавный. Пожалуй, я его не трону.

– Но… тогда зачем весь этот балаган? Да и деньги еще, в придачу… – лесоруб тяжело опустился на свободное место и устало ссутулился.

– Ну на счет денег ты зря, Хэнк, деньги то как раз настоящие. А что до этого представления, – Айсмэн легко соскочил со стула и прошелся туда сюда перед баром, – так это вам, людям, огромное спасибо. Без ваших историй я был бы всего лишь мифом, глупой сказкой, которой пугают детей. Но деньги меняют все. Ты же сам видел, как загорались глаза у твоих друзей при виде хрустящей купюры, и они сами начинали верить в то, что только что наплели. А тут еще сосед байку расскажет, страшную! Ну как ему не верить, уважаемый все таки человек! Вот так и выходит, Хэнк, Джим меня сюда ПОЗВАЛ, эти милые люди, – бледная холеная рука Айсмэна взмахнула в сторону залы с застывшими посетителями, – ДАЛИ мне СИЛУ, а ты… ты молодец, Хэнк. Ты первый УЗНАЛ меня… Все равно что ключ зажигания повернул…

– И… и что же теперь?

– А теперь мне пора, дело сделано. Но ты, Хэнк, останешься жить потому что ты теперь ЗНАЕШЬ про меня, а значит где-нибудь, когда-нибудь ты обо мне все-таки заговоришь. И тогда я ПРИДУ…

Хэнк поднял голову, что бы посмотреть в лицо этому существу, этому монстру, питающемуся человеческим страхом, но порыв лютого холода сбросил его на пол, и последнее, что он увидел, преодолевая онемение заледеневших ресниц, были глаза Айсмэна, обжигающие холодной белизной…

*****

Ветер гудел в остывающей зале, поскрипывал приоткрытой дверью, наметая перед входом снежные сугробы. Тусклые лампы освещали покрытые инеем столы и окоченевшие тела людей, которым уже не суждено было окончить свой ужин. Намертво примерзшие к столешницам тарелки с заледеневшей едой соседствовали с лопнувшими стаканами и кружками, содержимое которых превратилось в куски разноцветного льда.

Старый Джим стоял, покачиваясь, посреди этого кладбища с застывшим лицом, и только губы его шевелились, шепча то ли молитву, то ли проклятья. Вдруг он вскинул голову, дернулся всем телом, и чуть не упав, бросился к одному из столиков. Да, ему не послышалось! Он склонился над огромным телом лесоруба, аккуратно приподнял его голову и тихо позвал:

– Хэнк… Хэнк!

Веки лесоруба дрогнули, приоткрылись, лицо свело судорогой, но сквозь хрип старик все таки разобрал еле слышное:

– Джим…

– Хэнк! – по щеке старика скатилась одинокая мутная слеза и с негромким стуком упала на пол маленькой светлой льдинкой…

Март, 2001.