Виктор Новиков Про Фрола

Ветер воет. Снаружи избы во всю мощь, во весь голос, а вот в щелях на верёхе-чердаке да в потолке — пищит. Тоненько, пойманным комаришей.

Снег кладётся ледяной, крупяной, колючий. Сугроб плотный, тяжёлый, не пуховое одеяльце из колыбели. Поутру дойдёт к окошку, и ох как трудно будет отгребать его от крыльца. Всем придётся брать деревянные лопатки с вениками, не отлынешь.

Добрые брёвна потрескивают там-тут, сторожа, не выпуская на зимнюю стужу тепло государыни-печки.

Бабушка Анея, как всегда, на лавке у окна. Сидит недвижно, будто спит, не шьёт, не вяжет, не прядёт — устала. На окошке трепещет огонёк, кидая жёлто-розовый отблеск на инеистое узорочье по ту сторону стёклышка… Ждала так Бабушка Анея кого-то. Всегда в самые тёмные ночи зажигала свечу и ставила на подоконничек, знак точно подавая. Кого ждала?.. Не отвечала, покачивала только головой в чёрной косынке. Молчала, сама уже, похоже, мало веря.

Тишина по избе.

Кажется, вот-вот взаправду кто придёт на огонёк, застучит в дверь, загрохочет ногами по порогу…

Шорох на печке. Шух-шух, бум!

— Мау! — вопит проснувшийся серо-белый кот, на которого с печи упал валенок, и стрелой бежит под пол.

На печи под шубами смешки — один, другой.

— А ну спать-спать, сорочата! — У печи неслышно вырастает Бабушка Анея. Удивляются внучки, как она, стара, на озорство их всегда вовремя поспевает. — Спать!.. Почто Плишку-котофея обидели?

Смешки под тёплыми шубами да под тулупами из овчины рассыпаются как горошек по полу.

Бабушка Анея хлопает по шубам-тулупам. Цыть, мол!.. А после прикладывает ладонь к белёному печкиному боку — не остыла ль та?

— Бабушка Анея! — зовут с печи, когда опускается Анея обратно на лавку… Выждали ведь. — А Бабушка Анея! Расскажи сказку?

— Ночь-полночь на дворе, какие уж сказки!

— Расскажи-и!

Вздыхает на лавке Бабушка Анея. Берёт клубок из туеска, нить, значит, перематывать.

Из-под тулупов и шуб высовываются четыре вихрастые светловолосые головёнки. Коль рукоделье, то верно расскажет.

— Про Еруслана-кречета сизого, богатыря, и Роланда-рыцаря! — напоминает бабке должок старший внук, самый рослый, самый окаянный. На что Бабушка Анея, улыбаясь, лишь качает как обычно головой.

— Про Ольгу-царевну! — просит внучка, втора по старшинству.

— Про дальние страны! Про Белогорье! — перебивает средний внук.

— Про Окинателя и Ёрдань! — выкрикивает молодшенький.

Вздыхает раз-другой Бабушка Анея, глядя на свечное пламя, будто читая в нём что-то. Красит оно красным лицо её, молодит волшебно, чтобы смотрели на бабушку в темноте внучки, удивлялись и слушали.

— Об Фролке, соседе, расскажу… — Лицо Бабушки Анеи становится лукавым. Она глядит на печку. — У кого вы яблони трясли да гусей палками гоняли.

— И на борове Борьке ездили! — хохочет средний внучок и тотчас получает подзатыльник от старшего.

— А про то утром ваша сказка будет.

Внучки сопят, затаившись под тулупами мышатами, Опять бабкой заловлены.

Бабушка Анея улыбается. Уже по-доброму — про Борьку-то она давно знает…

Много чего поперевидали дети из того, чего и не всякий взрослый сдюжит. Голод, холод, лихих людей. Поэтому долго Бабушке Анее предстоит укрывать-поливать нужные росточки в нежных их душах. Сказки здесь ей хорошо служат.

— Ещё до снега с Фролкой это было, — начинает Бабушка Анея, суча нитку. — Вечор он рассказывал. Возле ключа подошёл к нам со старухами, помялся, почесался и выдал… Так, мол, и так, любезные баушки.

* * *

Поехал Фрол на ярмарку. Нагрузил с горкой добра аж две телеги, большую и малую.

Не сам, не сам — мужиков из деревни просил. День таскали ему и мешки с мукой-зерном, и корзины с яблоками-мёдом, грибами-орехом, свеклой-репой. А Фрол спасибо им толком не сказал, лошадёнку впряг, привязал рябую свою корову с телём к хвосту обозка и отбыл — прощевайте!.. Мужики-те плюнули и понову зареклись с Фролкой дела делать.

Едет себе по дороге Фролка и видит — старичок на краю леса стоит. Обычный такой, одет по-крестьянски. Бородушка небольшая, шапку в руке держит, зипунишка серенький, рубаха чистая, опрятная. Сума висит, посох ореховый.

А старичок Фролку точно поджидает.

— Здравствуй, — зовёт, — мил-человек, в ту ли сторону ярмарка?

— В ту, в ту, — отвечает Фролка. — Тебя, дедко, не повезу. Видишь, еле идёт шкапа, не вывозит! — И кнутом лошадёнку хлясь-хлясь.

Так и оставил стоять старика. Услышал лишь, как тот сказал ему в спину:

— Езжай-езжай тогда с Богом.

Надо сказать, по дороге той редко даже пешком ходили, в соседнее село тропками напрямки бегали. Дорога за лето вовсе размокла, кустом-леском зарастать начала. Зверьё там бояться перестало.

Вот и думает наш Фролка заднею мыслью, мол, откуда старый-то идёт? Деревень вблизи давно нет… Оборачивается Фролка — а нет позади никого.

Пожал плечами Фролка, хлебнул из бутыли квасу для крепости и кнутом воздух стеганул.

Еле дотягала его лошадёнка до соседнего села, где ярмарка шла. По лесу густому, да под гору с горы, да чрез речку по мосткам хлипким, ох свет ты мой… Овса в дорогу он взять ей не взял, морковочкой и яблочком не угостил — хотя, вон, из корзин падает!.. Совал под морду ведро с водой и сена клок, да и всё тебе. Как она, стара-тоща, в пути не околела ж ведь!.. Верно, чтоб на обратной дороге хуже Фролке сделалось, а по тому ума прибавилось.

На ярмарке добро-то его скоренько расхватали.

Своё продавал он в полуторную цену, за покупное же торговался до кипяченья. За новый кафтан зелёный чуть ли не дрался.

Ходит Фролка по торговым рядам, медяки-полушки на серебро выменивает, а то и на червонцы. Кошель, главное, за пазухой рукою придерживает. Ходит-прогуливается, из себя весь наиважный.

Когда же коровёнку свою рябёнку и телё её допродавал — под вечер-то день клонился — чуть душу из покупателя напоследки не выел.

Мужик покряхтел, покряхтел, да и отдал Фролке все деньги. Подавись, аред-крохобора!..

Те, кто мимо шли, видели-слышали всё и кляли, стыдили всяко Фролку, а тот отгавкивал лишь в ответ.

Куда деваться мужику-покупателю было, хоть и руки выворачивают… Ярмарка ужо кончалась, дома дети пить-есть просят. И у других то же. Годы не тучные, не урожайные.

Стоит потом Фрол наш за пустым прилавком, довольный, выручку пересчитывает. Вскидывает вдруг глаза и тут, нате вам — напротив, на той стороне улицы под чахлым деревцем старичок тот с дороги лесной, смотрит на Фролку и хмурится.

Хмурится, тяжёлые ладони на ореховом посошке сложивши. Головой в шапке качает.

Опустил глаза долу Фролка.

И хочет крикнуть он обидное