себя?

— Да, достопочтенный митар, достопочтенный феран у себя.

— Позови его.

— Да, достопочтенный митар.

“И охота им всё время это выговаривать?” — мысли стали вырисовываться в голове уже осмысленнее, переставая быть невыносимым неуправляемым потоком, до того беспредельничавшим в её голове.

В комнате возникли ещё чьи-то шаги, тяжелые и настораживающие.

— Роар? — голос мужчины был хриплым, глухим. — Это белая?

Её положили и на этот раз это было что-то мягкое и приятное.

— Они так сказали, — был ответ того, кто её принёс, и, потеряв тепло его объятий, Миле наконец удалось открыть глаза.

Взвизгнуть или закричать не получилось, хотя очень захотелось.

Лицо мужчины, изучавшего её, было суровым и жутким — он был бородат, глубокий старый шрам проходил по его лицу наискосок по нахмуренному лбу, через глаз, на щеку и дальше в бороду. Нос, когда-то прямой, был сломан не менее пары раз. Волосы каштановые с сединой, были забраны в хвост. Из-за шрама лицо имело странный прищур, не надменный, а с недоброй такой усмешкой. Милене стало отчаянно страшно.

— Тихо, мы не обидим, — отозвался знакомый голос. К удивительному облегчению он принадлежал другому мужчине, не тому, который сейчас стоял склонившись над ней и напугал почти до обморока.

Мужчина, который ее принес, был высоким, светловолосым, и моложе этого, со шрамом. Правильные черты лица скрывала не длинная ухоженная борода, а глаза были ясные, теплого медового цвета. В иных обстоятельствах Милена назвала бы его очень привлекательным, даже красивым.

Но думать об этом сейчас было нелепо. Истерика снова ворвалась в её разум, который отказывался понимать и принимать происходящее. Она снова и снова пыталась понять, что происходит. Снова и снова пыталась убедить себя, что это всего лишь безумный сон.

Внутри бурлило и клокотало — вот-вот и оно взорвётся, полезет наружу сметая всё на своём пути. К глазам подступили предательские слёзы и Мила сквозь рыдания начала причитать. Что именно она и не осознала, но “не убивайте”, “простите”, “отпустите” и так далее по классическому сценарию в её истеричном монологе точно были.

Мужчина со шрамом выпрямился и Мила осознала, что он тоже невероятно высокий, на полголовы выше того, который её принес. Ширина его плеч безумно пугала.

Когда он встал и отвернулся, то сквозь слёзы Милена увидела, что одежда на них не привычная её глазу, может что-то похожее она видела в исторических фильмах. Цвета одежды были синего, тёмно-синего и чёрных цветов. А стоящий в комнате третий мужчина, которого она только что заметила, был одет в одежду коричневого цвета. И к своему нескрываемому ужасу она наконец заметила, что на поясах у всех троих были мечи, а на поясах за спиной самые настоящие кинжалы.

И слёзы снова потекли ручьём.

— Веди её к серым, — прохрипел тот, что со шрамом.

— А не рано? — с сомнением спросил тот, который её принёс.

— Тогда сам её успокаивай, — отрезал “шрам”.

Дальше эти двое повели её по мрачным каменным коридорам, в которых было холодно и жутко. Милена упиралась, хваталась за всё, что придётся, но это мало ей помогало. Они прошли мимо ещё нескольких здоровенных мужиков в коричневых одеждах, все они были страшными, на бородатых лицах ухмылки. И её топило понимание, что она не может рассчитывать на их помощь.

В какой-то момент слёзы окончательно застлали её глаза и силы её покинули. Её подхватили за талию и она не видела больше дороги, перестала сопротивляться, только шептала о том, чтобы её не убивали и отпустили. Кошмар никак не хотел прекращаться и Милене никак не удавалось наконец проснуться.

Когда они остановились, она поняла, что оказалась в теплой и просторной комнате с приглушенным светом двух потолочных люстр. Милену оставили тащившие её руки, и она осела на пол, потому что ноги отказались её держать.

— Нам нашли белую ведьму? — очередной мужской голос пророкотал у неё над головой и снова крепкие руки бесцеремонно и с силой подняли её и развернули.

Этот “великан” был темноволосым, смуглым, тоже приятным на лицо, хотя черты его лица были резкими, а взгляд темных глаз был пренебрежительным.

— Какая-то она, хм, мелкая? Тощая. Она точно белая и сможет прекратить холодную пору? — этот ей не нравился ещё больше, чем вот те двое, которые стояли теперь за спиной этого и в их взглядах даже сквозь туман слёз она видела тонну сомнения.

— Маги сказали, что белая, — ответил светловолосый, который её сюда притащил.

— А может маги ошиблись? — спросил этот жуткий тёмный, так и не отпустив её руки.

— Элгор, отпусти девочку, — приказал мужчина со шрамом.

Этот самый Элгор послушался и отпустил — словно мусор выронил. Милена снова оказалась на коленях на каменном полу.

— Где Хэла? — спросил "шрам".

— Там, — робко ответил ему тихий девичий голосок.

Милена устремила к нему свой взгляд и увидела с десяток девичьих лиц. Все они смотрели на неё с интересом и сочувствием. И сочувствие это сковывало ледяным ужасом.

— Позови, — приказал шрам.

Но не успел никто из девушек и пошевелиться, а было понимание, что обращён приказ был именно к кому-то из них, как в комнате, в другой её стороне, темной и не видимой для взгляда Милены, раздалось пение. И к своему невероятному изумлению девушка узнала эту песню. С мотивом всплыло яркое воспоминание о Кольке, который лет в пятнадцать очень любил песни этой группы. Сама же Милена с необузданным энтузиазмом десятилетки горланила строчки припевов, забавляла брата и раздражала родителей, но, несмотря ни на что, продолжала подпевать. Припев вот этой конкретной песни они с братом орали как ошалелые.

“То парень к лесу мчится, то в поле, то к ручью,

Всё поймать стремится моооооолнию”. [1]

Песню пела женщина лет тридцати. И Милена всегда смущалась этому обращению, когда надо было окликнуть кого-то кому уже за тридцать, но нет ещё, например, пятидесяти. Понятно, что не девушка, но и женщина как-то странно звучит.

Слова песни умолкли. Её исполнительница замерла под одной из люстр, внимательно изучая зарёванную девушку, сидящую в нелепой позе на полу. Милена в изумлении уставилась на ту, что сейчас пела, и песня была кажется самым реальным из всего