обломками здания, в которое мы врезались. Это я действительно помню, это мое первое воспоминание. Мое рождение, если хотите. Пришла в себя в одиночестве, если не считать лежащего рядом тела — второго пилота, как мне сказали позже, — и я ждала, что кто-нибудь найдет меня, откопает. Почему-то уверенность что меня найдут была очень сильной. Это было не просто надежда — это был факт. Меня ищут.

Натан сказал мне, что врачи практически не давали мне шансов выжить.

Я не знаю, почему мы разбились. Я не знаю, была ли в этом моя вина. Это преследует меня, когда я сижу в одиночестве и пытаюсь восстановить картину происшествия.

Дело в том, что если я закрою глаза, позволю мышечной памяти взять вверх, я смогу почувствовать управление шаттлом. Я тянусь к переключателям и кнопкам, нажимаю на ручки над головой, которые управляют всеми видами маневрирования, остатками топлива, небольшими навигационными изменениями. Я помню это в мышечной памяти моих рук. Я могу представить себе наушники, которые плотно прижимаются к моим ушам. Темные очки, которые мы все надели, как только вышли в атмосферу, отчасти потому, что это был шок после пребывания в космосе, но в основном потому, что так мы выглядели чертовски круто.

Я нашла в доме запасную пару — мои очки были разбиты и валялись в кабине, почти такие же поломанные, как и я, — и примерил их. Они показались мне знакомыми — они тоже выглядели правильно, глаза, невидимы в затемненных линзах. Спрятаны. Неузнаваемы. Все выглядят одинаково в летных костюмах. Волосы должны быть убраны в пучок, если вы носите их длинными. Летная фуражка. Солнцезащитные очки. Темно-синяя форма, накрахмаленная, достаточно свободная, чтобы скрыть фигуру. Обычно мужчин можно отличить от женщин, хотя бы по росту и массе. Но одну брюнетку от другой отличить сложно.

За исключением того момента, когда они поднялись в воздух. Когда они начали летать. У каждой были свои маленькие привычки. Я была известна тем... Почему я не могу вспомнить эту часть? Я снова тянусь вверх, как будто я в кабине, нащупываю рычаги управления, практически вижу их, когда закрываю глаза.

— Я хороший пилот, Дрю?

— Определите слово "хороший".

Я улыбаюсь. Он хитрый, наш Дрю. Но и точный. Он может измерить добро в количестве рейсов, выполненных в срок, в количестве пассажиров, которые жаловались на обслуживание, в зазубринах на фюзеляже, в том, сколько топлива я израсходовала. Я знаю это, потому что мы уже проходили эти вопросы, Дрю и я.

Всегда, когда других нет дома. Интересно, говорит ли ИИ им о том, что я спрашиваю о таких вещах?

— Учитывая мой послужной список и количество полетных часов, ты можешь предположить, что я разобью шаттл на среднестатистическом, обычном подходе к космодрому, куда я прилетала и улетала сотни раз?

— Нет. С вероятностью 90%.

Каждый раз один и тот же ответ.

— Можешь проанализировать обломки и выяснить...

— Доступ к файлам Пандоры заблокирован.

Это тоже его стандартный ответ. Я думаю о новом вопросе. Интересно, знают ли члены моей семьи об мои расспросах? Быстрей всего нет. Каждый раз я формулировала вопрос как гипотетический. Это не должно вызывать подозрений. Только если ИИ не рассказал об этом сам. Например, Натану, за чашкой кофе.

Я наклоняюсь вперед, плед, который я якобы не удержала, соскальзывает с меня на пол.

— Зачем я это сделала?

— Потому что...

Наступает долгая пауза. Похоже ИИ не хватает слов, но он был запрограммирован быть чувствительным, иметь такт.

— Скажи это, Дрю. Произнеси это. Я специально бросила этот дурацкий плед!

— Вы несчастны. Вы сопротивляетесь своей семье. Вы изолируете себя внутри разума, который, возможно, никогда не восстановит старые воспоминания. Ваше будущее заключается в создании новых воспоминаний, но как вы можете это сделать, когда вы так... одиноки?

— Что-то не сходится, Дрю. Откуда такие познания?

— Так вы отмечали это раньше.

— Я была здесь раньше? С тех пор, как Натан купил дом.

— Да, Сюзанна.

Я натягиваю на себя халат. Теперь мне всегда холодно. Дрю был прав. Меня что-то знобит или трясет.

— Ты можешь лгать, Дрю?

— Если потребуется.

Этот ответ я получаю каждый раз, когда спрашиваю. И у меня не хватает духу или, может быть, смелости спросить, что заставляет ИИ лгать.

— Я устала.

Свет в доме сразу потускнел. Из динамиков в потолке доноситься голос:

— Спокойных снов.

Я не спорю. Я просто ложусь на диван, закутываюсь обратно в плед и стараюсь не обращать внимания на духи — как мне вообще мог нравиться этот аромат, такой резкий? До меня доносится другой запах, цитрусовый и хвойный, как холмы... где? Я засыпаю, пытаясь вспомнить, и мои сны — это отрывки жизни, которые не имеют смысла, и, к сожалению, не дают мне ответов, о том кто же я такая.

* * *

Я смотрю в зеркало. Прошло три месяца с тех пор, как я очнулась на больничной койке и увидела, что вокруг меня сгрудились незнакомые люди. Незнакомые люди смотрели на меня с такой любовью и надеждой, что я тихо произнесла:

— Вы ошиблись кроватью.

Эти слова отдаются эхом, и я чувствую воспоминание и пытаюсь его поймать.

Это неправильно. Доктор Хэндли сказал не торопить меня, пусть они приходят и эти эмоции будут способствовать восстановлению. Я знаю, что мое сердце бьется слишком быстро, поэтому я закрываю глаза и медленно дышу. Я возвращаюсь на больничную койку и представляю, что открываю глаза, чтобы увидеть их троих — Карлу, Натана и Луизу.

Я уже успела привыкнуть и насмотреться на Карлу и Натана, но Луиза — такая милая девочка, готовая оставить детство позади, но все еще нуждающаяся в матери. Она единственная кто мне нравиться по настоящему.

Девочкам всегда нужна мама.

Но если это так, почему Карла не нужна мне больше?

Я вижу их лица и говорю вслух:

— Вы ошиблись кроватью.

Воспоминание витает в воздухе, и я заставляю их рассеяться как дым. Я слышу голос, напряженный, мужской и полный ненависти.

— Что ты говоришь, дорогая. Это же мы!

Кто мы? — хочется закричать мне. Но вместо этого я закрываю глаза. Открываю, а троица счастливых людей все еще стоит перед кроватью с тоской во взгляде.

— Сюзанна, твой пульс резко участился. Ты в порядке?

Дрю звучит обеспокоенно. Его голос так отличается от того, который я только что слышала. Голос Дрю заставляет меня чувствовать себя в безопасности.

Так, как всегда делал Мэтью. Мэтью?

— Вы перепутали кровать, — говорю я снова, поскольку это, похоже, является спусковым крючком, но больше ничего не приходит.

Затем я слышу, как открывается входная дверь, и Дрю сообщает мне — своим бабушкиным голосом — что