- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (9) »
приволокли и сербов. Загнали их в мертвую голову и говорят:
— Вот вам новый порядок, вот вам новый терем-тюремок!
Томятся люди в тюрьме, новый порядок клянут. Сквозь лошадиные зубы, словно через решетку, на волю глядят. А звери на их земле хозяйничают.
В те поры Волк со своей бандой на русского богатыря намерился. Видит, парень здоров да могуч — вот бы и его на себя работать заставить! Да такого не уговоришь, не застращаешь. Притаились гады да как кинутся… Сам на горло, Геринг за ноги, Геббельзьяна за рубаху. Рванули. Парень их мотнул, тряхнул, на землю сбросил, они, шмякнулись, а еще лезут, цапаются. Парень тут и сказал: — Вы, сучьи дети, весь свет занавозили, загадили, засмердили. Надо вас по старому обычаю, по русскому, в бане попарить, кости вам поломать, шкуры с вас спустить! И ну их потчевать, сапогами угощать, кулаками уваживать. Бьется он с лихом проклятым, гул от той битвы по всему свету идет, даже за морем слышно. Поднялись братья-славяне, и старшие и младшие, ну зубы-решетки раскачивать, расшатывать, на свободу выбираться. Поднимается всяк, кому воля дорога. Вон сколько их набралось, разве удержать их волчьей своре! Нет, не бывать фашистскому зверью над человеком хозяином. Не бывать!
Ни на море, ни на окияне, ни на острове Буяне, ни в ветхой избушке, а в старой пивнушке за недопитой кружкой сидел отставной ефрейтор, — ни художник, ни маляр, ни купец, ни работник, ни архитектор и не плотник, — а так пропащий человек, забулдыжный, по имени Адольф, по фамилии Шикльгрубер. Был он на руку нечист, на слово речист, на обещания падок, да гадок — сам худой, голова редькой, нос щучий, глаза горильи, а усики бантиком. Чудно даже!
Дело было в Мюнхене.
Сидит Адольф у разбитого корыта — вздыхает: пиво кончается, другого не дадут, жрать нечего, жить негде, деваться некуда, а делать что-нибудь — способностей нет. Был маляром — выгнали, был чертежником — выгнали, был шпионом — выгнали, жил в Австрии — судьба прогнала.
А кругом пиво льется, сосиски жарятся-шипят, колбасами пахнет.
«Эх, — думает Адольф, — хорошо в Германии!»
Побежал он в полицию.
— Так и так, — говорит, — не хочу быть австрийцем, а хочу быть арийцем, чистокровным германцем. Можете сделать?
— Можем, — говорит полицейский. — Рупь дашь?
— Дам.
— Давай!
Дал.
Полицейский приказал:
— От родины отрекись!
Отрекся.
— От родителей откажись!
Отказался.
— Все, что ни на есть дорогого, забудь!
Забыл.
Полицейский дунул, плюнул, пошептал, на пишущей машинке попечатал, паспорт выправил.
— Готово!
Стал Адольф Шикльгрубер — Гитлером. Дешево и сердито.
— Может, ты теперь из меня генерала или еще какого человека сделаешь?
Полицейский поглядел на него вязко и сказал:
— Вот уж человека из тебя сделать никак не могу, не выйдет. И не проси: что не могу, то не могу.
— А как же? — не растерялся Гитлер. — Как я есть чистокровный германец…
— Э-э, брось, — сказал полицейский. — Я еще рупь твой не разменял, не пропил, а ты уж гордишься. Ну, ладно, посоветую. Разве что попробуй Золотую рыбку поймать, — поймаешь — твоя удача. Не поймаешь — на себя пеняй.
Побежал Гитлер к морю. Воду взбаламутил— стал ждать.
Глядь, на поверхность вместо рыбки Геринги и прочие Геббельсы всплыли.
«Ладно, — думает Гитлер, — пригодятся».
Собрал он их в кучу:
— Сохните, ребята!
А они сидят, дрожмя дрожат, согреться не могут, никак не обсушатся.
Взял тогда Гитлер десятка два неарийских книжечек, Толстого, Диккенса, Сервантеса, Пушкина, какого-то там Гейне прихватил, — стал костер разводить. А книги не разгораются.
Огляделся, схватил Ньютона — книжка зачитанная, еврейская, старая, — не привыкать стать — здорово гореть будет!
Запылал костер. Обсушились гитлеровцы, отогрелись.
— Хорошо, — говорит Геббельс, — оказывается даже и от неарийцев польза есть.
— И еще какая! — сказал Гитлер. — Только соображать надо, что к чему. Что сжечь, что сломать, с кого кожу живьем снять, кого прирезать, а кого по-хорошему — казнить, кого в тюрьме сгноить, на ком верхом ехать. Ум — великое дело!
— Хайль! — вскричали все.
Гитлер сказал:
— Мы рождены, чтобы осчастливить Германию. А для этого нужно ее схватить, скрутить и задавить.
Взобрался Гитлер на корыто, крикнул:
— Геринг, ко мне!
Подошел Геринг.
— Я здесь.
— Геринг, ты моя правая рука! Тебе доверяю: желаю я ни много, ни мало, а Золотую рыбку! Понял? Иди лови!
Пошел было Геринг к морю да и задумался:
— Если я — правая рука — буду рыбку ловить, кто же тогда управлять Германией станет?
И он вернулся к Гитлеру и доложил об этом.
— Верно, — сказал Гитлер, — пошлем другого.
И крикнул Гиммлера.
— Что прикажете? — спросил Гиммлер.
— Слушай, Гиммлер, — сказал Адольф. — Ты моя левая рука! Тебе поручаю: поймай Золотую рыбку. Понял? Отправляйся.
Пошел было Гиммлер к морю и задумался:
— Если я — левая рука — буду рыбку ловить, кто же в Гестапо пытать будет?
И он вернулся к Гитлеру и доложил об этом.
— Верно, — сказал Гитлер, — пошлем другого.
И крикнул Геббельса.
— Чего изволите? — спросил Геббельс.
— Слушай, Геббельс, — сказал Гитлер. — Ты моя… левая нога! Тебе приказываю: излови для меня эту, как ее… Золотую рыбку! Пшел!
Дохромал Геббельс до моря. Одну ножку в воду сунул, а вода холодная, мокрая! Испугался Геббельс. Решил:
— Еще утонешь с этой Золотой рыбкой. И подумать только, что такая светлая голова, как моя, может пропасть из-за какой-то рыбешки!
И он вернулся к Гитлеру и доложил:
— Я смело кинулся в воду. Но при одной мысли о том, что ваша левая нога может погибнуть, — всплыл на поверхность!
— Верно, — сказал Гитлер, — но кого же послать? Разве что собрать чистокровных молодцов?
— Блестяще! — всколыхнулся Геринг. — Я их всех сделаю солдатами!
— А я, — сказал Гиммлер, — посажу одну половину их в Гестапо, а за другой установлю слежку!
— А я, — сказал Геббельс, — день и ночь буду пичкать их жирными газетными утками, тем более, что ничего другого им жрать не придется!
— Позвольте, — удивился Гитлер, — да ведь у нас уже готово
В те поры Волк со своей бандой на русского богатыря намерился. Видит, парень здоров да могуч — вот бы и его на себя работать заставить! Да такого не уговоришь, не застращаешь. Притаились гады да как кинутся… Сам на горло, Геринг за ноги, Геббельзьяна за рубаху. Рванули. Парень их мотнул, тряхнул, на землю сбросил, они, шмякнулись, а еще лезут, цапаются. Парень тут и сказал: — Вы, сучьи дети, весь свет занавозили, загадили, засмердили. Надо вас по старому обычаю, по русскому, в бане попарить, кости вам поломать, шкуры с вас спустить! И ну их потчевать, сапогами угощать, кулаками уваживать. Бьется он с лихом проклятым, гул от той битвы по всему свету идет, даже за морем слышно. Поднялись братья-славяне, и старшие и младшие, ну зубы-решетки раскачивать, расшатывать, на свободу выбираться. Поднимается всяк, кому воля дорога. Вон сколько их набралось, разве удержать их волчьей своре! Нет, не бывать фашистскому зверью над человеком хозяином. Не бывать!
Золотая рыбка
Ни на море, ни на окияне, ни на острове Буяне, ни в ветхой избушке, а в старой пивнушке за недопитой кружкой сидел отставной ефрейтор, — ни художник, ни маляр, ни купец, ни работник, ни архитектор и не плотник, — а так пропащий человек, забулдыжный, по имени Адольф, по фамилии Шикльгрубер. Был он на руку нечист, на слово речист, на обещания падок, да гадок — сам худой, голова редькой, нос щучий, глаза горильи, а усики бантиком. Чудно даже!
Дело было в Мюнхене.
Сидит Адольф у разбитого корыта — вздыхает: пиво кончается, другого не дадут, жрать нечего, жить негде, деваться некуда, а делать что-нибудь — способностей нет. Был маляром — выгнали, был чертежником — выгнали, был шпионом — выгнали, жил в Австрии — судьба прогнала.
А кругом пиво льется, сосиски жарятся-шипят, колбасами пахнет.
«Эх, — думает Адольф, — хорошо в Германии!»
Побежал он в полицию.
— Так и так, — говорит, — не хочу быть австрийцем, а хочу быть арийцем, чистокровным германцем. Можете сделать?
— Можем, — говорит полицейский. — Рупь дашь?
— Дам.
— Давай!
Дал.
Полицейский приказал:
— От родины отрекись!
Отрекся.
— От родителей откажись!
Отказался.
— Все, что ни на есть дорогого, забудь!
Забыл.
Полицейский дунул, плюнул, пошептал, на пишущей машинке попечатал, паспорт выправил.
— Готово!
Стал Адольф Шикльгрубер — Гитлером. Дешево и сердито.
— Может, ты теперь из меня генерала или еще какого человека сделаешь?
Полицейский поглядел на него вязко и сказал:
— Вот уж человека из тебя сделать никак не могу, не выйдет. И не проси: что не могу, то не могу.
— А как же? — не растерялся Гитлер. — Как я есть чистокровный германец…
— Э-э, брось, — сказал полицейский. — Я еще рупь твой не разменял, не пропил, а ты уж гордишься. Ну, ладно, посоветую. Разве что попробуй Золотую рыбку поймать, — поймаешь — твоя удача. Не поймаешь — на себя пеняй.
Побежал Гитлер к морю. Воду взбаламутил— стал ждать.
Глядь, на поверхность вместо рыбки Геринги и прочие Геббельсы всплыли.
«Ладно, — думает Гитлер, — пригодятся».
Собрал он их в кучу:
— Сохните, ребята!
А они сидят, дрожмя дрожат, согреться не могут, никак не обсушатся.
Взял тогда Гитлер десятка два неарийских книжечек, Толстого, Диккенса, Сервантеса, Пушкина, какого-то там Гейне прихватил, — стал костер разводить. А книги не разгораются.
Огляделся, схватил Ньютона — книжка зачитанная, еврейская, старая, — не привыкать стать — здорово гореть будет!
Запылал костер. Обсушились гитлеровцы, отогрелись.
— Хорошо, — говорит Геббельс, — оказывается даже и от неарийцев польза есть.
— И еще какая! — сказал Гитлер. — Только соображать надо, что к чему. Что сжечь, что сломать, с кого кожу живьем снять, кого прирезать, а кого по-хорошему — казнить, кого в тюрьме сгноить, на ком верхом ехать. Ум — великое дело!
— Хайль! — вскричали все.
Гитлер сказал:
— Мы рождены, чтобы осчастливить Германию. А для этого нужно ее схватить, скрутить и задавить.
Взобрался Гитлер на корыто, крикнул:
— Геринг, ко мне!
Подошел Геринг.
— Я здесь.
— Геринг, ты моя правая рука! Тебе доверяю: желаю я ни много, ни мало, а Золотую рыбку! Понял? Иди лови!
Пошел было Геринг к морю да и задумался:
— Если я — правая рука — буду рыбку ловить, кто же тогда управлять Германией станет?
И он вернулся к Гитлеру и доложил об этом.
— Верно, — сказал Гитлер, — пошлем другого.
И крикнул Гиммлера.
— Что прикажете? — спросил Гиммлер.
— Слушай, Гиммлер, — сказал Адольф. — Ты моя левая рука! Тебе поручаю: поймай Золотую рыбку. Понял? Отправляйся.
Пошел было Гиммлер к морю и задумался:
— Если я — левая рука — буду рыбку ловить, кто же в Гестапо пытать будет?
И он вернулся к Гитлеру и доложил об этом.
— Верно, — сказал Гитлер, — пошлем другого.
И крикнул Геббельса.
— Чего изволите? — спросил Геббельс.
— Слушай, Геббельс, — сказал Гитлер. — Ты моя… левая нога! Тебе приказываю: излови для меня эту, как ее… Золотую рыбку! Пшел!
Дохромал Геббельс до моря. Одну ножку в воду сунул, а вода холодная, мокрая! Испугался Геббельс. Решил:
— Еще утонешь с этой Золотой рыбкой. И подумать только, что такая светлая голова, как моя, может пропасть из-за какой-то рыбешки!
И он вернулся к Гитлеру и доложил:
— Я смело кинулся в воду. Но при одной мысли о том, что ваша левая нога может погибнуть, — всплыл на поверхность!
— Верно, — сказал Гитлер, — но кого же послать? Разве что собрать чистокровных молодцов?
— Блестяще! — всколыхнулся Геринг. — Я их всех сделаю солдатами!
— А я, — сказал Гиммлер, — посажу одну половину их в Гестапо, а за другой установлю слежку!
— А я, — сказал Геббельс, — день и ночь буду пичкать их жирными газетными утками, тем более, что ничего другого им жрать не придется!
— Позвольте, — удивился Гитлер, — да ведь у нас уже готово- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (9) »