совершал свои ночные обходы уже почти пять месяцев. Он успел кое-что повидать. Люди бушевали за своими жалюзи, кричали друг на друга, громили мебель. Люди пьянствовали перед телевизорами, иногда наклонялись вперед, упираясь подбородком в грудь, или откидывали голову назад, опираясь на крышку кресла, открывали рты, храпя в потолок. Пожилая женщина в длинной белой ночной рубашке, которая вышла на крыльцо и начала громко петь на каком-то странном иностранном языке — пораженный, Ларкин стоял и смотрел на нее с другой стороны улицы минуту или больше, пока ее муж не выскочил в пижаме и не затащил ее обратно в дом.

Были и животные. Помимо крыс, которых следовало ожидать в определенных районах, Ларкин иногда замечал небольшую группу оленей, проходящих через дворы, скунса или опоссума. Было несколько мест, где он часто сталкивался с енотами, пытавшимися забраться в высокие зеленые мусорные баки. В первый раз он попытался отогнать их, бросив в них несколько палок и камешков, но они не двигались, а только смотрели и шипели на него в ответ. Этого было достаточно для Ларкина, он сел обратно в машину и поехал к следующему дому.

Ветер хлестал деревья, и в воздухе витал первый сладкий вкус осени в ту ночь, когда ему показалось, что он увидел пожар. Он был на Утрехт-Стрит, в районе старых трехэтажных и выцветших кирпичных коммерческих зданий. Компаний Бондер Никель Платина и Добыча Бенхмана уже не было, как и компании Динкель: Трубы и трубочки. Ларкин знал парней, которые провели на этих заводах тридцать или сорок лет своей жизни. Теперь весь район был усеян пустующими помещениями и захудалыми магазинчиками, такими как Цветные татуировки Рубена, Сады Коулуна (только на вынос), Кабо-Верде тур и Церковь Спасения Мармонов.

Это был небольшой дом, не намного больше коттеджа, с асбестовой черепицей, которая посерела несколько десятилетий назад. Он стоял на гребне небольшого холма, где Утрехт резко поворачивал и петлял вниз к Вест-Ривер-авеню. Ларкин больше не останавливался там, потому что в их урну никогда не клали ничего выкупаемого. Но когда он притормозил машину, чтобы повернуть, то заметил мерцающий красный свет в окне первого этажа на стороне дома.

Он был уверен, что это был пожар. Кто-то заснул во время курения, а может, это была неисправная проводка — все эти старые свалки были сплошными ловушками. Он остановил машину на обочине, выключил ее и бросился через дорогу. В доме было темно, и поблизости не было ни одного фонаря. Он споткнулся о камень на изрытой колеями подъездной дорожке и чуть не упал. Окно находилось ближе к задней части дома. Прежде чем он добрался до него, он услышал голос. Обрывки иностранных слов, полуслова, полупение.

Неуверенный в себе, Ларкин медленно приблизился к открытому окну. Он заглянул через ширму. Посреди комнаты стояла небольшая кровать или раскладушка. На ней лежало тело, покрытое простой белой простыней, на которой были разбросаны срезанные цветы. Красное свечение исходило от десятков вотивных свечей в красных стеклянных банках, расставленных по всей комнате. Голос принадлежал пожилой женщине, невысокой и коренастой, которая кружила вокруг кровати медленными, преувеличенными шагами и движениями, как будто исполняла какой-то ритуал, ее руки были расположены ладонями вверх, плечи высоко подняты, взгляд устремлен к потолку, а затем вниз, на пол.

Ларкин огляделся, опасаясь, что кто-то может увидеть его, даже в этот час и в этом месте. Он чувствовал себя неловко, как будто ему не следовало здесь находиться. Должно быть, кто-то только что умер, и эта бедная женщина делала то, что принято в ее своеобразной религии. Прощалась, молилась за душу усопшего. Это выглядело странно, но это было ее дело, а не его. В конце концов, у каждого придурка — свои радости.

Но он еще не мог отвернуться и уйти. Женщина казалась такой счастливой, такой полной радости. В выражении ее пухлого круглого лица не было ни малейшего намека на печаль или потерю. Ее кожа была тестообразно белой, но на ней отчетливо виднелись пятна красноты. Она опустила руку в миску на приставном столике, а затем посыпала тело темной пудрой. Она взяла еще порошка и беспорядочно рассыпала его по комнате — Ларкин увидел в воздухе искры, когда зерна падали в пламя свечи и сгорали во внезапных вспышках. Движения женщины стали более быстрыми и дергаными, она задыхалась.

Она взяла маленькую коричневую бутылочку и капнула немного жидкости на тело. Она не была похожа на воду. Затем она налила немного в ладонь и плеснула себе на лицо, громко шлепая себя, отчего ее кожа приобрела маслянистый блеск, озаренный сиянием свечей. Она продолжала песнопения на странном диалекте — язык был незнаком Ларкину, но он почувствовал нарастающую неотложность в ритме и тоне.

Он понял, что фактически прикасается к оконному стеклю, и отступил на несколько дюймов. Он поднял руку ко лбу и почувствовал, как крошечная сетка впечаталась в его кожу.

Женщина отошла в угол комнаты и тут же вернулась с бутылкой, похожей на вино. Она щедро плеснула его на тело, темно-красные пятна расползлись по белоснежной простыне. Часть порошка попала в жидкость, образовав тонкие черные линии.

Женщина вдруг замолчала. Она долго отпивала из бутылки, вино стекало по ее подбородку и горлу. Она села на край кровати, рядом с телом. Несколько мгновений она смотрела на него, а затем осторожно стянула простыню с головы.

Ларкин увидел лицо молодой женщины, девушки, может быть, восемнадцати или девятнадцати лет. Темно-каштановые волосы. Почти красавица, но ее кожа имела желтоватый оттенок и выглядела неестественно блестящей.

Пожилая женщина сделала еще один большой глоток вина, а затем сплюнула и выплеснула его на лицо мертвой девушки. Несколько мгновений она сидела и смотрела, словно ожидая, что что-то произойдет.

Женщина, казалось, съежилась. Она снова натянула простыню на лицо девочки. Она опустилась на пол и зарылась лицом в простыню сбоку от тела девочки. Она плакала и стонала про себя.

В течение нескольких минут звуки, которые она издавала, были тихими и приглушенными, страдание, смешанное с покорностью. Но постепенно они стали громче, а затем превратились в отрывистые, спазматические вопли дикого напряжения, словно кто-то пытался поднять огромный вес. Женщина неконтролируемо вздрагивала каждые несколько секунд, когда из нее вырывался очередной звериный вой и казалось, что у нее начался припадок.

Под простыней руки девушки пошевелились и слегка приподнялись с кровати. Всего на несколько сантиметров, но этого хватило, чтобы потрясти Ларкина. Он был полностью захвачен увиденным, не в силах ни