Остановился Лют, на две ноги человеком встал. Обернулся. Зацепила взгляд настороженность Змея. Остальные всё смеются да шутками язвят, а Змей застыл, глядит внимательно и словно испуг на дне глаз тлеет. Впервые, как зашёл Лют в его владения.

Затрепетало внутри Люта отблесками смыслов. Как жар-птицы оперенье, из тех, прошлых историй. Поди — ухвати. Поймаешь или лишь перо из хвоста выдернешь чувством, что вот, маячит на края огонь осмысления… Ан нет, лишь перо смутных ощущений в руках.

"Тёмное значит? По его правилам сыграл? А как не сыграть? Как глотку не рвать… Всё к этому шло. Толкало. Толкало… А ведь не порвал, не добил его… И это разочарование… Дак кто вёл, подталкивал?"

Нанизывались мысли яркими бусинами на общую нить. Вспомнилась, всплыла вдруг, не раньше-не позже, байка заморская, как победил-убил витязь один из краёв далёких дракона, да тут же сам им стал.

"А я почему не убил? Хотел…"

Ещё одна бусина-мысль-ощущение в сознание зависла, на нить скользнула. Вспыхнуло ведь что-то в душе, отбросило злость. Победил и ладно. Злобствовать-то что? Отступил от правил темных светлым чувством в душе.

"Отступил… Это выходит, раз светлым чувством отступил, остальные на тропку Змеевых правил толкнули? Впору пришлось моё внутреннее Змеевому царству. Откликнулось восхищенью ярости и сладостной горечи обид".

Разочаровался Змей — видать и впрямь что-то хитрое во всём было. Стал бы Лют им или силу из него Змей через это выпил. Да развеял свет в душе темноты морок. Всё равно Змей кольцами изворотливыми по-своему обернул, не так, так эдак. Другим путём, а всё равно по его вышло.

Как взором внутренних глянул Лют в сторону тьму развеявшего, громче голос Красы зовущий зазвучал, хоть и перекинулся уже из волка. Зацепился за это Лют. Всего себя туда направил, раздувая тлеющий огонёк, стремя пламенем ровно горящим его поднять. Вспыхнула внутри надежда. Обратно подался, всё сильнее звучание голоса любимой ощущая.

Тяжело с тьмой бороться. Когда кругом она. А когда внутри гнездится, родным да привычным прикидываясь, вдвойне тяжельше. Не повод топтать себя давать, но и душу свою на поводке вести не след позволять. А никуда не денешься, сядешь на цепь, если из темных мест души смотреть будешь.

Вздохнул Лют. Разгорался свет внутри, разгонял тени. И внешнее яснее виделось. Царство Змеево с его страхами, болью, жестокостью да презрением, желанием кусок послаще урвать, за счёт слабого самому себе сильнее показаться. Вдарить покрепче, коль полезут, эт да. А ненавистью и обидой к ним себя хомутать, как воле их сдаться.

Гомон глумливый назад ушел, соскользнул ветхими клочьями. Лицо Змея гримасой отчаяния искомкало. Но и это с внимания Люта ушло, как лишнее. Тишина внутри разлилась, как от шапки волшебной, да только где та шапка. Теперь уж своя пришла, из основы, что крепко на земле стояла. Хоть на четырех лапах, хоть на двух ногах. И светло в сознании стало. И еще глубже где-то. А более всего ярким огоньком любви чувство в сердце засияло. И облик милой перед глазами засветился, с глазами-лучиками. Дошёл до злосчастной двери Лют, что за троном была, чувством этим ведомый. И глаза любовью наполненные напротив увидел.

— Ты пришёл, мой серый, — счастливо улыбнулась Краса.

Жизни ликованием солнцем вспыхнула внутри Люта. Обернулся он Змею да воинству его чистым ликованием этим полный. Топчется воинство великое в нерешительности, на хозяина с сомнением поглядывает. На Змея без жалости не глянешь — усох будто, лицо страданием корчится, глаза щуриться и плащом как от лучей ярких прикрывается. Взъярился вдруг, порывом вознамерился к Люту кинуться да на взгляд его наткнулся спокойствием безмятежным полный. Ни злости, ни гнева, ни страха, ни жалости, ни боли. Чистой души свет.

Как взвихрилось всё вокруг, словно хлопья чёрного пепла в воздух ветра крылом подняло. Подняло и прочь унесло. Смотрит Лют — нет вокруг тёмного царства. Палаты белокаменные. И за окном не земля злостью змеевой выжженная — поля да леса дворец со сверкающими на солнце шпилями обступили.

— Какие хоромы! Неужто нам достались? — произнесла Краса, подойдя и прижавшись к плечу Люта.

— Ох не знаю. В избе-то деревянной ближе к душе. Тянет меня лес. Тут уж… — немного извиняясь ответил Лют.

— А и ладно, я не против, — сказала Краса и добавила, убранство оглядывая, — Это можно и детям оставить.

— Детям? — оторопело спросил Лют.

Краса ничего не ответила, лишь загадочно улыбнувшись положила руку на живот. Лют с нежностью обнял податливую уютность еще ничего не выдающего стройного тела любимой. Ощущая, как может нечто и так бесценное стать значимей стократ.

— Я думала ты догадался, второй месяц уж, — нежась в родных сильных объятиях промурчала Краса, и тут же шутливо пожурила, — Э-эх мужчины! А еще волк!

— Ох, ладушка моя, что ни скажи, все правда. Совсем нюх потерял, — повиноватился Лют. — Хотя может и хорошо, что не знал. Как бы справился здесь? Наворотил бы невозвратного…

— Но смотри мне, в лес на четырёх лапах поведешь, только когда в возраст войдут, — построжилась с дальним прицелом Краса.

— А что я? Это как природа-матушка позовет. А я уж присмотрю, — лукаво улыбнулся сквозь усы Лют, с любовью глядя в сияющие глаза жены.

Вокруг царило их светлое царство.